способностями знания и восприятия. С подъемом медицинских исследований в начале XIX столетия к этому предмету стали подходить с точки зрения исследования нервной системы. К середине 1800-х годов германские университеты стали ведущими центрами этих исследований. Экспериментальная психология возникает на стыке этих двух традиций. Рост количества ставок в области физиологии после первого периода экспансии вызвал приток физиологов и распространение их методов в крупной, но застойной сфере философии. Бывший физиолог Вильгельм Вундт учредил первую европейскую лабораторию по изучению данных человеческого сознания экспериментальными методами. В это же время теми же самыми вопросами занимался американский исследователь в области медицины Уильям Джеймс. В академическом мире подход Вундта стал довольно успешным. Вундт и его коллеги, экспериментальные психологи, привлекли большое количество студентов из Германии и из-за рубежа, и члены этой группы распространили психологические исследования по всему миру. Несколькими десятилетиями позже германская психология воплотилась в школе гештальта в психологии восприятия и в одном из ее подразделов — социальной психологии под предводительством Курта Левина.
Психология в Германии, однако, оставалась одной из специализаций в рамках факультетов философии и продолжала быть связанной с изучением традиционного философского предмета — сознания. В Соединенных Штатах психология (главным образом возглавляемая учениками Вундта, несмотря на ранние лабораторные работы Уильяма Джеймса) тоже начиналась в рамках философских факультетов. Но американские университеты быстро умножали число студентов и, соответственно, преподавателей. Позже, в начале 1900-х годов, психология смогла выделиться в отдельный факультет. В тот период когда американская психология пыталась отстоять свою независимость, сформировалась бихевиористская программа. Вместо интроспективных попыток пробраться к иллюзорной и донаучной области разума американские бихевиористы провозгласили предметом научной психологии законы явного поведения. С социологической точки зрения это была идеология академической фракции, пытавшейся резко дистанцироваться от философии для того, чтобы учредить самостоятельный профессорский пост в этой области. И эта борьба оставила американской психологии специфически бихевиористское наследие. Прошло 50 лет, прежде чем эта тема утратила полемический уклон и сознание было, наконец, признано полноценным предметом психологических исследований.
В развитии психологии немецкий и американский пути не были единственными. Во французских и английских университетах в период движения Вундта в Германии философия рассматривалась как своего рода средневековый анахронизм. У британских и французских медицински ориентированных психологов не было особых стимулов для вторжения на территорию философии и превращения ее в науку о сознании. Вместо этого психология прямо критиковалась как часть науки. Но без привязки к философии не было стимулов для создания теории, и акцент во французской и британской психологии делался на прикладных аспектах. Во Франции бывший биолог Альфред Бине выступил с идеей тестов на уровень интеллигентности. Френсис Гальтон, британский джентльмен и исследователь, работал над статистическими параметрами, различающими генетически высшие и низшие способности. В последние годы элитистские предпосылки этих параметров стали предметом споров, но в течение десятилетий они были приемлемыми «научными» формами практической социологии.
В России возникла несколько другая психологическая традиция. Российские университеты находились под сильным немецким влиянием, но они проявляли меньше интереса к философии. Физиологи Иван Павлов и Владимир Бехтерев более радикально критиковали проблематику Вундта, исследуя условные рефлексы у животных. С этого начиналась традиция психологических исследований, которая простиралась от нервной системы к тому, что русские назвали второй сигнальной системой языка. После коммунистической революции материализм благоволил этой системе, а ее связь с педагогикой делала ее плодотворной областью для изучения развития ребенка. В Швейцарии мы находим другого наследника школы Вундта: можно проследить прямую линию влияния учеников Вундта на исследования Жана Пиаже в области когнитивного развития ребенка. В своей работе Пиаже объединил немецкий интерес к общей теории разума с эмпирическими данными. Для того чтобы смоделировать последовательные стадии развития умственных операций, он сначала использовал собственных детей, а потом и педагогические учреждения Женевы. В последние годы эта «когнитивная революция» наконец преодолела бихевиористский крен американских психологов и стала процветающим предприятием по обеим сторонам Атлантики.
Другой областью этой науки была клиническая психология. Наиболее важной фигурой в этой области стал венский доктор Зигмунд Фрейд. До Фрейда психиатрия тщетно пыталась искать физиологические причины психологических проблем. Подобно Вундту, Марксу, Адаму Смиту и нескольким другим фундаментальным теоретикам, Фрейд сочетал в себе несколько ролей. Череда академических неудач и антисемитизм заставили этого человека, получившего подготовку в области медицинских исследований, оставить престижный академический мир и стать практикующим врачом. В Германии того времени практические функции такого рода не были особенно престижны, и Фрейд проявил заинтересованность в создании новой науки из тех необычных эмпирических данных, которыми снабжали его клиенты. Практический мир давал ему фактическую базу, а академический мир — теоретическую ориентацию. Фрейду и его последователям не удалось пробиться в научный мир германской психологии, но его влияние было наиболее сильным в Соединенных Штатах и Британии, где психология (по крайней мере, ее часть) была более практически ориентирована. Теория Фрейда, вероятно, страдала от отсутствия систематической исследовательской академической базы. Тем не менее она была озабочена динамическими аспектами человеческой личности и мотивации, которым не уделялось должного внимания в академической психологии, акцентировавшей чистое познание и занимавшейся бихевиористскими экспериментами над лабораторными животными.
Антропология находит свою нишу
Стимулом для развития антропологии изначально послужило открытие племенных обществ Америки, Африки и Тихоокеанского региона. Данные этих открытий вдохновляли социальных философов от Гоббса и Локка до Тюрго и Кондорсе. Теперь больше нельзя было по образцу средневековых философов говорить о европейском обществе как о порядке, данном от Бога. Возникли различные теории общественных изменений, через социальный контракт или эволюцию, из изначального природного состояния. Эти исследования оказали значительное влияние на биологию. Карл Линней и Жорж Бюффон создавали тогда таксономии видов, оставляя свои ячейки для «человека в природном состоянии» и для «цивилизованного человека». Эти таксономии предвосхитили Дарвина в том смысле, что в них человек был помещен в те же таблицы, что и приматы и другие животные, хотя люди еще и не были связаны с ними узами родства. Термин «антропология» появился в 1700-х годах, обозначая науку о человеческой биологии, и его использовали в заглавии книг по анатомии.
Основная линия развития антропологии в следующем столетии была в той же степени частью биологии и родственных естественных наук. Второй линией была культурная история, особенно филология (история языка) и история искусства. Социальные формы незападных обществ мало изучались сами по себе. Хотя социальные мыслители от Огюста Конта до Герберта Спенсера и Уильяма Грехама Самнера использовали этот материал в своих теориях, они находились вне сферы самих антропологических исследователей и не имели значительных последствий для ориентации таких исследований до подъема социальной антропологии в XX веке. Основные теоретические интересы антропологов были связаны с учеными-медиками и биологами — Георгом Вайцем и Рудольфом Вирховым в Германии, Полем Брока во Франции и Джеймсом Причардом в Англии, — которые начали измерять и классифицировать все живые народы по физическим типам и исследовать кости древних народов, найденные в результате случайных раскопок или специальных геологических экспедиций. Подобные случайности не были вполне случайны,
