Пред иконой стоишь со свечою...

тропой ухода, линией безличной
намечена пред бездною черта,

но косо перечеркнутое детство
сбивает шум поющим голоском,
подходит близко, кажется соседством,
на мертвом поле — вечным колоском...

Уйти, чтобы по той тропе вернуться —
к той тишине, что не сумел забыть,
и не из чаши — как дитя, из блюдца —
по сладким каплям горечь дней допить...

* * *

Не стереть перстами заботу,
слова не стереть на листах —
проступившие смертным по’том
молитвы, стихнувшей на устах,

две кратчайшие ее строчки,
горчайшую ее грусть —
«Пронеси эту чашу мимо, Отче» —
строчки, выученные наизусть,

обозначающие границу,
с которой открывается высота —
тело обернуто в плащяницу,
душа возлетает с креста,

по дорогам тянется горстка
идущих в будущее учеников,
слов росточки, как иглы острые
скрепляют кромки веков...

Читаю я на рассвете...

* * *

Книгу об ангелах читаю,
строки стекают
рекою
со страницы,
на половицы,

тают,
светят,
образуя озера покоя
на зеркальном паркете.

Нет, не рукою,
устами
сними усталость
бесконечную —

сколько дней
мне
осталось
до вечности?

Не знаю,
но вечность снится,
пока считаю
в книге об ангелах — страницы...

* * *

Придумаешь имя, но никому не скажешь,
имя — ангел, бремя его легко,
имя отпустишь во тьму, со мною свяжешь —
только имя может взлететь высоко.

Имя — последняя моя примета —