ледяной ванне и стало ключевой уликой. Если Рудольф Кучера уже выкупал Анну тем вечером, зачем было купать ее вторично? Таким образом, врачи сошлись во мнении, что именно ледяная вода, вкупе с побоями, и подорвала и без того слабое здоровье девочки. Марию Кучеру приговорили к смертной казни, в то время как ее муж был полностью оправдан. Приговор был зачитан под ликование присяжных. И дело Кучеры, и дело Хуммелей свидетельствуют о том, что австрийское правосудие сурово наказывало детоубийц, правда, предварительно позволив им стать детоубийцами.
Источник информации: Larry Wolff, 'Postcards from the End of the World'
Опять про домашнее насилие в 19м веке. На этот раз немного о правовом положении детей в России во времена Достоевского на примере 'дела Кроненберга.'
В письме Достоевского к его жене, Анне Григорьевне Достоевской, от 23 июля 1873 года есть следующие строки:
'Сегодня, с воскресения на понедельник, видел во сне,
что Лиля [его дочь] сиротка и попала к какой-то мучительнице,
и та ее засекла розгами, большими, солдатскими, так что я
уже застал ее на последнем издыхании, и она все говорила:
Мамочка, мамочка! От этого сна я сегодня чуть с ума не сойду.'
Через три года его сон, хотя и в искаженном виде, все же сбылся. Правда, жертвой насилия стала не Любовь Достоевская, а другая девочка – семилетняя Мария, дочь бывшего офицера Станислава Кроненберга. Процесс Кроненберга, как и прочие дела о насилии над детьми, подробно рассматривается в 'Дневнике Писателя.' Более того, Достоевский включил описание процесса в обвинительную речь Ивана Карамазова, а Спасович, адвокат горе-родителя, стал прототипом пронырливого адвоката Фетюковича из все тех же 'Братьев Карамазовых.' Достоевский так же собирался воссоздать и 'дело Кроненберга,' и другие подобные процессы, в романе 'Отцы и Дети,' который так и не был написан.
Поводом к судебному разбирательству стало систематичное издевательство Станислава Кроненберга над его дочерью. В данном случае, домашний тиран оказался образованным человеком, а не выходцем из простого люда. В 1867 году он закончил Варшавский университет со степенью магистра права (какая ирония!) Отличившись во время франко-прусской войны, он получил орден Почетного Легиона и французское гражданство. В время пребывания в Варшаве, он вступил в связь с замужней дамой, которая в 1868м родила о него девочку Марию. Ребенка она отдала на воспитание швейцарским крестьянам и лишь после этого сообщила Кроненбергу счастливую весть о его отцовстве. Надо отдать ему должное, Кроненберг не бросил девочку на произвол судьбы, но решил назначить ей содержание. Кроме того, он лично съездил в Женеву, забрал дочку у крестьян и поместил ее в дом пастора де Комба, жена которого стала ей крестной матерью. Отец и дочь не виделись с 1872 до 1875 года, когда Кронеберг внезапно нагрянул, чтобы увезти Марию в Петербург. К этому моменту девочка успела полностью его забыть.
Дело в том, что в 1874 году Кроненберг познакомился в Париже с некой девицей Жезинг, которая вернулась с ним в Россию и стала его любовницей. Для полного счастья им не хватало только ребенка. Но и ребенок имелся в наличии – правда, в Швейцарии, но привезти его в Петербург легче легкого. Тут семейной идиллии и пришел конец. Можно только догадываться, как сложились отношения двух взрослых, один из которых обладал взрывным характером, и ребенка, попавшего в незнакомую местность и незнакомую же языковую среду. Естественно, по-русски девочка не говорила, так что на первых порах круг ее общения был очень ограничен. И в таких условиях можно адаптироваться, если родители проявят терпение и понимание, но как раз этого в семье Кроненберга не хватало. Хотя Мария стала называть Жезинг maman и вообще старалась вести себя хорошо, общий язык с новыми родителями она так и не нашла. В частности, Жезинг обвиняла девочку во лжи и воровстве. Вполне вероятно, что у Марии действительно были проблемы с поведением, которые только обострились в подобной ситуации. 'Любящий отец' решил исправить их с помощью розги. Возвращаясь домой, он выслушивал обвинения Жезинг и буквально каждый вечер избивал свою дочь, причем бил ее не только розгами, но и кулаком по лицу. Как потом сообщили эксперты, тело девочки было сплошь покрыто синяками.
Слугам Кроненберга, проживавшим вместе с ним на даче, такая ситуация с каждым днем нравилась все меньше и меньше. Наконец нервы у них не выдержали. В один менее чем прекрасный вечер, когда Кроненберг набросился на свою дочь и почти 15 минут хлестал ее рябиновыми розгами,- якобы за чернослив, украденный из сундука Жезинг, – горничная Аграфена Титова и дворничиха Ульяна Билибина заявили, что если он не прекратит, они немедленно пойдут в полицию. Кроненберг перестал избивать дочь и осознав, что натворил, чуть не упал в обморок. Тем не менее, женщины в полицию все же пошли и на хозяина заявили. Их обвинения и повлекли за собой судебное расследование.
В те годы в России отношения к телесным наказанием было крайне отрицательным. И славянофилы, и западники вдруг одновременно пришли к выводу, что розги – это не наш метод. В прямом смысле этого слова. Не наш – потому что не исконно русский, а навязанный русским во время татаро-монгольского ига. Так что расписываться в любви к такой 'азиатчине' никто не торопился. Но хотя по поводу тех же 'торговых казней,' отмененных еще в 1863м году, все дружно заявили свое 'фи!', для воспитания детей розги по-прежнему были приемлемы. Причем это относилось не только к русским семьям, но и к иностранцам, подобно Кроненбергу проживавшим в России. Например, Лу Андреас-Саломе, известная писательница, психоаналитик, и подруга Ницше и Рилке, в своих мемуарах упоминает, что ее отец, генерал на русской службе, сек ее розгами за любую провинность. При этом она неоднократно называет его добрым и мягкосердечным человеком, отнюдь не домашним тираном.
Еще более интересной была ситуация с юридическим телесным наказанием несовершеннолетних. Хотя к 1876 году, т.е. ко времени 'дела Кроненберга,' эта тема уже не была такой актуальной, правовой статус несовершеннолетних напрямую затрагивает этот судебный процесс. Итак, согласно Соборному Уложению 1649го года, детей, как и взрослых, казнили, подвергали пытке, или наказанию кнутом. Во время правления Петра Первого, были предприняты попытки определить возраст совершеннолетия, чтобы смягчить наказания для детей. Но в законодательстве, как водится, царила неразбериха. Например, в 1716м и 1722м Сенат постановил, что максимальным наказанием для преступников в возрасте до 12 лет станет тюремное заключение, а не смертная казнь. Детей запрещено было пытать или наказывать кнутом.
Двадцать лет спустя, возраст совершеннолетия сновала стал центром внимания законодателей. В тот год 14летняя крестьянка Прасковья из деревни Горбуново предстала перед судом по обвинению в убийстве двух других крестьянских девочек: во время драки, она ударила одну из них по спине, повалила на землю и нечаянно задушила. Когда вторая девочка пригрозила, что расскажет матери, Прасковья убила и ее. Но судьям показалось, что смертная казнь станет чересчур суровой карой для столь юной особы и они переадресовали свой вопрос в Сенат. Посовещавшись, сенаторы согласились, что смертная казнь или даже наказанием кнутом – чрезмерное наказание за преступление, совершенное по 'глупости и младодумию.' Решено было, что отныне совершеннолетие будет начинаться с 17ти лет, а не с 12ти. Двумя годами позже, это решение оспорил Синод, ведь по церковным законам вступать в брак можно было с 13ти лет. Императрица Елизавета в данном случае встала на сторону Синода и вновь опустила возраст совершеннолетия до 12 лет. Другое дело, что на тот момент смертной казни – по крайней мере, официальной – в России не было, Елизавета Петровна ее отменила. Так что малолетних правонарушителей, совершивших тяжкое преступление, секли кнутом, забивали в кандалы, и на 7 лет отправляли на
