— Не надо, есть еще.
Налили, выпили. Ромка потянулся за закуской — открытой железной банкой консервированной рыбы. Что-то толи в масле, толи в собственном соку — я, не глядя, скидывал в корзину прямо с витрины универсама.
— Закусить больше нечем?
Я показал на завядшие соленые огурцы в тарелке. Рома поморщился, крякнул, но за закусью в магазин не ломанулся.
— Так по какому поводу праздник? — наконец-то поинтересовался Ромка. — И как на это дело смотрит наша милая Ольга Ивановна? Али она в отъезде?
'Милая' Ольга Ивановна (моя жена, кстати, кто не в курсе) Ромочку, мягко говоря, не жаловала. Постоянные словесные пикировки, если проходили совместные встречи: типа, кто остроумнее. Хотя до царапанья глаз и не доходило, но злое кошачье шипение в глазах моей ненаглядной, частенько проскакивало.
— В отъезде. Глубоком. Ушла, какого-то другого лоха строить. Я не интересовался.
— У-у-у как все запущено… за это надо выпить. Наливай. Ну, дай Бог ей здоровья и счастья с тем лохом, и дома полная чаша, и детишек — выводок.
Я скривился. Выпили.
— Будет возвращаться — не принимай. Не твоя она, не твоя, — фальшиво пропел, уже немного осоловевший Ромочка.
Я ни как не отреагировал. Меня потихоньку начало грузить.
— Я, конечно, понимаю почему ты на работу не выходишь, — резко сменив тему разговора, он многозначительно оглядел обстановку на кухне, — но зачем шефа на х… посылать? Ему это жутко не нравится! И представь, что он натворил? Уволил тебя! Обиделся он, видите ли, ну и из всего нашего склочного коллектива выбрали меня, чтоб я донес до тебя сие неприятное известие. Пришлось топать ножками, ввиду неисправности телефонов и поломки авто. Вот так, старик. С тебя деньги на автобус.
Конечно, задним планом, я понимал, что прогулы подразумевают увольнение, но так хотелось хоть чего-то стабильного в этот мире, что тебя поймут, простят, пожалеют, в конце концов. 'А когда это я шефа успел послать? Когда телефоны работали, однозначно. Но, не помню! Хоть убей… грустно'. А как себя жалко!
— Наливай, — это уже мой голос.
Так мы просидели еще где-то часа два. Курили, перемыли косточки шефу, всем бабам — сотрудникам моей бывшей фирмы по сборке бытовых компьютеров из китайских комплектующих, выпивали, потом я начал засыпать.
— Все, Ромыч, давай по хатам, мне в люлю надо, — поднялся, шатаясь и начал выпроваживать гостя, — все, все, все! Тебе завтра на работу — не забыл? Вали давай!
— Вот этого, Игорек (Игорь Михайлович Кравцов — это ваш покорный слуга), я от тебя не ожидал, — тоже заплетающимся языком проговорил Роман, цепляясь за стол, явно показывая, что требует продолжения банкета, — А еще друг называется. Я как сейчас через весь город попрусь в таком виде? — сделал он последнюю попытку остаться.
— Ниче, такси поймаешь, вызвонишь. Давай, давай — мне еще убираться, — соврал, конечно.
Добравшись до выхода из квартиры, Рома обнял меня.
— Хоть ты и подонок, но мой друг. Есть мыслишка на счет работы, но это — не пьяный базар, потом, потрезвяни загляну. Все, пошел. — Хлопнул меня по плечу, развернулся и шагнул в подъезд. Уже оттуда зазвучал фальшивый пьяный голос: 'Друга я никогда не забуду, пусть хоть он не родился в Москве!'
А я пошел в комнату и, не раздеваясь, завалился на диван, тут же проваливаясь в очередную кому. Только телик что-то вещал голосом диктора, потом рекламой, потом музыкой и так круглые сутки. Хорошо хоть не громко.
Ромка выполнил свое обещание на счет работы. Дня через три, по моим далеко не точным часам, раздался звонок в дверь. На сей раз, мое состояние было крайне недопохмеленное, соответственно более тревожное и злое. Я насторожился, подкрался к двери и начал слушать: 'Хоть бы не позвонили больше! Это просто ошиблись дверью! Да, да… нет!'. Опять раздался звонок, и более требовательный.
— Это ко мне, — прошептал сам себе. Вздохнул, зажмурился и решительно открыл дверь.
— Глаза то открой, Игорек! — раздался ехидный Ромкин голос.
Я выдохнул и, уже спокойно, открыл глаза. За порогом стояли двое. Один из них Рома — непривычно прилизанный, весь какой-то чистенький и подтянутый, хотя и в привычных джинсах, ветровке и сложенным черным зонтом. Второй — неизвестный мне Мэн, именно так! Одет почти как Ромка, тоже со сложенным зонтом, но выправка, властность так и сквозит от него. Явно отставной военный, подпол — не ниже. Смотрит спокойно и уверенно. Лицо такое… представительское, что ли? Легкая седина в коротких темных волосах. Возраст от 40 до 50. В общем 'настоящий полковник' для баб.
— Привет, я не один, как видишь. Пустишь? — я отошел в сторону, сердце еще продолжало колотиться, — Ну ты допился, к белочке дело подходит. Ты завязывай, старик.
— Проходите на кухню и вытирайте ноги. Вот об это, — я указал пальцем на многострадальный половик, — то есть наоборот: вытирайте и проходите.
На кухне ничего не изменилось, вернее, прибавилось пустых бутылок, бычков в консервах ну и другого похожего мусора.
— Извините, не прибрано, — с издевкой произнес я, обращаясь в основном к 'полковнику'
— Ничего, — ответил 'полковник' неожиданно мягким, глубоким баритоном. — Рома, будь так добр, выброси, пожалуйста, пустые бутылки… и пепельницы.
Я охренел. А Ромка, похоже, ничуть не удивился: собрал все, что можно в найденный тут же пакет и пошел выбрасывать его в мусоропровод. Мы стояли и молчали. Вернулся Рома, ничуть не расстроенный.
— Позвольте вас представить друг другу, — он бы щелкнул каблуками, если бы не кроссовки, так мне показалось. Ну, уж очень официально! — Сан Саныч — Игорь Михайлович, прошу любить и жаловать! — показал на нас кивками головы и наконец-то улыбнулся. 'Слава Богу!' А то я уже, что попало думать начал.
— Присаживайтесь, — это уже я, — извините, кроме водки предложить нечего.
— Спасибо, но мы ненадолго, ничего не надо, — сказал своим удивительным голосом Сан Саныч. Но сесть, они с Ромкой, сели.
— А я, извините, выпью, душа просит, — что и сделал. Сел, закрыл глаза и стал ждать, когда полегчает. Отпустило. Молчим.
— Так какое у вас ко мне дело, Сан Саныч?
— Хочу предложить вам работу.
Мои брови полезли вверх. Как бы невзначай обвел кухню рукой и показал пальцем на себя.
— Меня?
— Не удивляйтесь. Мне много рассказали о вас и Роман, мой давний, кстати, сотрудник, и другие, знающие вас люди. Еще я навел справки. Вы мне подходите, — он опередил мой естественный вопрос, — Работа сисадмином в небольшой конторе на десяток машин. Железо вы тоже хорошо знаете. И, главное, вы не сильно общительны и не болтливы. А это, в моем случае самое главное. Что касается вашей 'тонкой' душевной организации то, как меня уверили знающие вас люди, это в первый раз. И, как Я вижу, последний.
— И как же это вы видите? — я, про себя, усмехнулся.
— А вижу я перед собой молодого человека, который считает себя тряпкой и трусом, который даже не попытался разобраться в своих чувствах, и думает, что должен был 'бороться за свою любовь', даже не разобравшись: а была ли она? Посчитал себя обиженным до самой глубины души и, чтобы не идти разбираться со своей 'любимой', запил. Ушел, так сказать, от действительности типично русским способом.
— Как по писаному чешите.
— Я подготовился.
