Плоть к плоти. Безумие к безумию. Боль к боли. Наши объятия отчаянны, наши поцелуи горьки, наша нагота бесстыдна. Наши голоса звучат не прощальным менуэтом, а подстегивают бешеный танец, самый вечный танец на этой земле, самое сладкое соперничество. Мы живем и умираем в одно мгновение. Каждое из которых – каждое! – последнее. И мы знаем это.
В последний раз мы чувствуем друг друга так близко.
В последний раз наши губы так горячи.
В последний раз мы шепчем друг другу слова любви.
Обжигающие волны перекатываются через наши разгоряченные тела, и нас кружит, кружит, кружит торнадо, поднимающееся из потаенных глубин.
И когда одновременный полет внезапно обрывается на самой высокой ноте, когда вся вселенная помещается в одной-единственной секунде максимального наслаждения, когда освобожденный огонь страсти жадно уничтожает время и пространство, мы понимаем, что все кончено.
Красиво и безвозвратно.
Так, как мы и хотели.
Так, как должно быть по всем правилам.
Но разве человеками пишутся законы человеческие?
Дождь… Еще один прекрасный повод задержаться в квартире ненадолго, пусть эти минуты ничего не решат. Оконное стекло плачет холодными каплями.
Мое лицо пылает, все еще храня тепло твоих поцелуев. Мы стоим друг от друга на расстоянии вытянутой руки. Ты нервно куришь.
– Дурацкая привычка не носить с собой зонтик.
– Ничего, дождь сейчас прекратится.
Я чуть не делаю шаг в твою сторону. Проклятая слабина! Мне все еще хочется обнять тебя, прижаться крепко-крепко, зарыться в твои волосы и долго вдыхать этот смешанный запах дыма и еще не остывшей страсти. Но нельзя… Закрываю глаза и делаю глубокий вдох. Выдох. Вдох. Выдох.
Жизнь человека начинается вдохом. И криком, которым он возвещает миру о своем появлении на свет. Я сейчас тоже кричу. Безмолвно.
Сердце выбивает рваный ритм не начатой мелодии. В ушах пульсирует кровь.
Это страшное слово 'все'.
Обрыв, за которым нет моста.
И оглядываясь назад, я осознаю, что ты на другом берегу. Пропасть легла не между нами, а в нас самих. Глупо. Но закономерно. И тошно именно от этой самой логичности и последовательности. А противно от того, что завтра наступит с зудящим чувством потери. Мы отвыкли терять. И теперь нам предстоит учиться заново.
Для нашего чувства, возможно, слишком поздно.
… Но будь проклято мое дурацкое самолюбие! Ведь тянет написать совсем другое.
Слишком рано.
Больные мелодии
Есть песни, которые до сих пор я не могу слушать.
Dire Straits – 'Your Latest Trick'. Эта мелодия была поставлена у меня в телефоне на твое имя. Первые ноты саксофона – и я вздрагиваю. Я могу услышать от тебя все, что угодно. От «приезжай немедленно» до «убирайся из моей жизни».
Сколько раз мы расставались? Один? Два? Тысячу? Тут не до счета. Но однажды было произнесено последнее «Прощай». Мы ушли. И не вернулись.
У тебя сейчас своя жизнь, у меня – своя. А песня осталась. Когда-то – любимая. Сейчас – больная.
Гари Мур – «Still Got the Blues».
«У меня все еще есть блюз для тебя» – вторю я музыканту, лежа в постели с тобой.
– Только блюз? – Улыбаешься ты. – Я предпочитаю рок-н-ролл.
И мы оба задорно смеемся, потому что знаем эту байку: само название «рок-н-ролл» в американском сленге означает именно постельные забавы. А уж музыкальный стиль произошел от сленга или наоборот – кто знает?
И под Гари Мура мы сливаемся в горячем поцелуе и любим друг друга до безумия, до опустошения, до бесконечности… И последний аккорд песни совпадает с пиком наслаждения.
– Извини, все так быстро…
– Нет, все так прекрасно…
Джо Кокер – «You Can Leave Your Hat On».
– Слушай, ты не помнишь, как называется та песня, под которую Ким Бесинджер танцует стриптиз в этом фильме… Как его…
– «Девять с половиной недель»?
– У тебя всегда была хорошая память. Он самый!
– Это фильм моей молодости…
– Ну и молодость у тебя!
– Только не говори, что она развратная! В некоторых эпизодах целомудренная просто до неприличия!
– Не говорю. А песню там поет Джо Кокер.
– А тебе слабо стриптиз станцевать?
– Мне?! Слабо?!
И начинается танец. Медленный, завораживающий, беззвучный. И только кровь пульсирует в ушах все сильнее с каждым движением. Я включаю радио. Какая это станция? Неважно… Зато какое совпадение: из динамиков слышится знакомый хриплый голос Кокера.
– У меня ощущение, что у тебя договор с ди-джеем.
– Ну конечно!
Стриптиз заканчивается, не успев начаться. Пересечение взглядов, ток, бегущий по нашим телам, страсть, швыряющая нас в объятия друг другу…
– Господи, кто бы мне сказал, что я на тебя так наброшусь!
– Да ничего, я не в претензии, как ты понимаешь.
– А я тоже…
Игги Поп – «In The Death Car».
– Ну куда ты меня тащишь? Я не умею танцевать!
– Да неужели?
– Неужели!
– Прекрати. Это же просто!
Ты роешься в своих кассетах. Дома у тебя стоит старенький магнитофон. Двадцать первый век на дворе, сейчас кассету днем с огнем не сыщешь. А ты упорно не хочешь слушать диски. Потому что теряется очарование мелодии, немного приглушенной шуршанием пленки.
И под Игги Попа мы делаем шаг вперед, шаг назад, в сторону…
– Вот видишь! Все действительно просто!
– Чтоб не сказать «примитивно».
– Ой да прекрати ты!
– Танцевать – прекращаю…
Твой диван жутко скрипит. Иногда я боюсь, что мы поднимем на уши весь дом. Но тебе все равно. Страсть не знает других звуков, кроме дивной музыки, разливающейся в нас в такт нашим движениям, в такт любви…
«Воскресенье» – «Кто виноват».
