— Ты же знаешь, он…
— Я не про настоящее время или смычные звуки. Юкка… ну ты же слышал, как он изъясняется. Кратко.
— Так эффективнее.
— Это напускное, Исаак. Он умнее нас всех, взятых вместе, а выражается порой так, словно у него в словаре полсотни слов. Слабое фырканье. Одно-два прилагательных в месяц его бы не убили.
— А-а! Ты так говоришь, потому что ты лингвист и не понимаешь, как можно не погрязнуть всецело в красотах языка. — Шпиндель откашлялся с напускной серьезностью. — А вот я — биолог, и для меня все вполне очевидно.
— Да ну? Тогда объясни мне, о мудрый и всеславный потрошитель лягушек!
— Все просто. Кровосос — мигрант, а не резидент.
— Что за… а, ты про касаток, да? Диалекты языка свистов?
— Я сказал — забудь про лингвистику. Подумай об их образе жизни. Резиденты питаются рыбой, так? Они тусуются большими стаями, на одном месте, постоянно треплются. — Я уловил шорох движения, представил, как Шпиндель, склонившись, кладет руку на плечо Мишель. Представил, как сенсоры в перчатках подсказывают ему, какова она на ощупь. — А вот мигранты — они жрут млекопитающих. Тюленей, морских львов — сообразительную добычу. Достаточно сообразительную, чтобы смыться, услышав хлопок плавником или серию щелчков. Поэтому мигранты хитрые. Охотятся маленькими группами по всей территории и держат пасть на замке, чтобы никто не услышал их загодя.
— И Юкка — мигрант.
— Инстинкты этого парня требуют от него тихариться от добычи. Всякий раз, как он открывает рот, всякий раз, как позволяет себя заметить, ему приходится воевать с собственным стволом мозга. Может, не стоит быть слишком суровыми к старику только потому, что он не лучший в мире демагог, а?
— Всякий раз на инструктаже он борется с желанием нас сожрать? Очень обнадеживает.
Шпиндель тихо рассмеялся.
— Не так все страшно. Думаю, даже касатки расслабляются, прикончив добычу. Зачем таиться на полный желудок, а?
— Значит, он не сражается с собственным стволом мозга. Он просто не голоден.
— Одно другого не исключает. Знаешь, мозг никогда не спит. Но я тебе вот что скажу. — Игривые нотки в голосе Шпинделя пропали. — Если Сарасти иногда решает провести совещание из своей каюты, меня это не напрягает. Но вот если мы вообще перестанем с ним сталкиваться… тогда наступит пора держаться спиной к стене.
Вспоминая тот эпизод, могу, наконец, сознаться: я завидовал способности Шпинделя обращаться с дамами. Битый-резаный, неуклюжее чучело из судорог и спазмов, едва способное ощущать собственную кожу, он каким-то образом ухитрялся оставаться…
Обаятельным. Вот самое точное слово. Обаятельным.
Это качество устарело в роли социальной необходимости, сошло на нет вместе с парным невиртуальным сексом. Но последним даже я пробовал заниматься; и было бы здорово при необходимости располагать самоуничижительным даром Шпинделя.
Особенно, когда наши с Челси отношения начали трещать по швам.
У меня, конечно, был собственный стиль. Я пытался проявить обаяние — на свой особый манер. Как- то, после очередной ненужной ссоры по поводу честности и эмоциональной манипуляции, я подумал даже, что немного чувства юмора поможет загладить разрыв. Мне уже приходило в голову, что Челси попросту не разбирается в межполовых отношениях. Конечно, она зарабатывала на жизнь коррекцией мозгов, но, скорее всего, просто заучила схемы проводки, не задумавшись даже, откуда те появились изначально и какие правила естественного отбора их сформировали. Возможно, она искренне не понимала, что мы с ней — эволюционные враги, что всякие связи обречены рваться. Если бы я мог как-то подселить это озарение к ней в голову, если бы мог проскользнуть сквозь ее защиту, возможно, мы смогли бы удержаться вместе.
Так что я, поразмыслив, придумал идеальный способ просветить ее. Написал сказку на ночь, обезоруживающую весельем и глубоким чувством, и назвал ее
Книга овогенеза
В начале были гаметы. И хотя уже явилось половое размножение, не было еще пола, и всякая жизнь пребывала в равновесии.
И сказал Бог: «Да будет сперматозоид!», и усохли одни половые клетки, и стали дешевы, и заполонили рынок.
И сказал Бог: «Да будет яйцеклетка!», и великим множеством напали сперматозоиды на другие половые клетки. И плоды из них приносили немногие, ибо не заботился Сперматозоид о пропитании зиготы малой, и только самые запасливые Яйцеклетки способны были возместить недостачу. И с течением времен становились они все больше.
И поместил Господь Яйцеклетки в утробу, и заповедовал: «Здесь пребывайте, ибо на недвижимость обрекла вас величина ваша. Tак пусть же Сперматозоид стремится к вам в палатах ваших. Отныне да будете вы оплодотворяться внутренне», и стало так.
И сказал Господь гаметам: «Плоды слияния вашего да обитают пусть во средах всяких и облик всякий принимают. Пусть дышат они воздухом, и водою, и сернистой грязью источников гидротермальных. Но заповеди моей единственной не забывайте, неизменной от начала времен: распространяйте гены свои».
Так явились в мир Сперматозоид и Яйцеклетка. И сказал Сперматозоид: «Мал я, и многочислен, и заповедь Господню исполню верно, коли рассеюсь повсюду. Стану я вовеки искать новых партнеров и оставлять их в тягости, ибо многочисленны чрева, а время быстротечно». Но молвила Яйцеклетка: «Вот, бремя размножения тяготит меня. Суждено мне вынашивать плоть, лишь наполовину мою, нести и кормить ее, даже когда та покинет палаты мои», ибо к тому часу многие тела Яйцеклетки наделены были теплою кровью и мягкою шерстью. «Малочисленны дети мои, и должна я посвятить им себя и защищать от напасти. Так пусть же поможет мне в том Сперматозоид, ибо в том его вина. И пускай он стремится от объятий моих, не дозволю я ему блудить и возлежать с конкурентками моими».
И не понравилось то Сперматозоиду.
И улыбнулся Господь, ибо заповедь его вовлекла Сперматозоид и Яйцеклетку в войну друг с другом, коя не прекратится до того дня, когда оба они обратятся в рудименты.
Как-то мглистым вечером, во вторник, я принес Челси цветы. Припомнил нелепость старинной романтической традиции — преподносить в качестве совокупительного дара отрезанные гениталии другого вида, а когда мы собрались заняться сексом, рассказал ей эту историю.
По сей день не знаю, что же пошло не так.
До нашего отлета с Земли ходили слухи о четвертой волне: будто за нами по пятам следует флот космических дредноутов на случай, если пушечное мясо в авангарде столкнется с чем-то скверным. Или посольский фрегат, набитый политиками и бизнесменами, готовыми локтями протолкаться в первые ряды, коли инопланетяне окажутся дружелюбны. Неважно, что на Земле не было ни космических дредноутов, ни посольских кораблей; «Тезея» до Огнепада тоже не существовало. Никто не сообщал нам о подобных планах, но солдатам на передовой общей картины не объясняют. Чем меньше те знают, тем меньше могут
