— Грамматика, — догадалась Челси. — Синтаксис. Я кивнул.
— Суть в том, что наш подопытный представления не имеет о значении закорючек или той информации, которую они могут нести. Он знает только, что, получив закорючку 'дельта', допустим, он должен извлечь пятую и шестую закорючки из папки 'тета' и сложить её еще с одной закорючкой 'гамма'. Он выстраивает цепочку символов, переносит на лист, отправляет лист обратно в щель и ложится спать до следующей итерации. Повторяет, пока вода не начнет удерживаться в решете.
— Таким образом, он поддерживает беседу, — закончила Челси. — На китайском, полагаю, наш опыт назвали бы 'испанской инквизицией'.
— Именно. Суть в том, что можно общаться, используя только простейшие алгоритмы сопоставительного анализа и не имея ни малейшего представления о том, что говоришь. Если пользуешься достаточно подробным набором правил, то можешь пройти тест Тьюринга. Можешь прослыть острословом и балагуром, даже не зная языка, на котором общаешься.
— Это и есть синтез?
— Только та его часть, что касается масштабирования семиотических протоколов вниз. И только в принципе. И я, строго говоря, получаю ввод на кантонском диалекте, а отвечаю по-немецки, потому что я скорее проводник, чем участник беседы. Но суть ты уловила.
— Как ты не путаешься во всех этих правилах и протоколах? Их же, наверное, миллионы.
— Как во всем остальном. Стоит приноровиться — и дальше действуешь неосознанно. Как ездить на велосипеде или пинговать ноосферу. Ты вообще не вспоминаешь о протоколах, Просто… представляешь, как ведут себя твои объекты.
— М-м-м… — В уголке ее губ играла хитрая полуулыбка. — Но… тогда о софизме речь не идет. Законный аргумент: ты ведь и вправду не понимаешь ни кантонского, ни немецкого.
— Понимает система. Вся комната, сумма ее частей. Парень, который переписывает закорючки, — лишь один компонент. Ты же не ждешь от единственного нейрона в твоей голове, чтобы он понимал английский, так?
— Иной раз я больше одного не могу под это дело выделить — Челси покачала головой. Она не собиралась отступать. Я видел, как она сортирует вопросы в порядке важности, видел, как они становятся все более… личными…
— Возвращаясь к текущим делам, — проговорил я, предупреждая их все, — ты собиралась показать мне, как это делается пальцами…
Озорная улыбка стерла с ее лица все вопросы.
— О-о, ну как же…
Привязываться рискованно. Слишком много сложностей. Стоит запутаться с наблюдаемой системой, и весь твой рабочий инструмент ржавеет и тупится.
Но если подопрет, им можно и воспользоваться.
— Сейчас оно прячется, — проговорил Сарасти. — Сейчас оно уязвимо.
— Пора.
Это была не столько новость, сколько оценка; мы уже несколько дней мчались прямо на Большого Бена. Но, возможно, гипотеза 'китайской комнаты' укрепила его решимость. В любом случае, мы готовились вывести свою навязчивость на новый уровень, покуда 'Роршаx' скрывала от нас громада планеты.
'Тезей' пребывал в непрерывной тягости: в его фабрикаторе зрел многоцелевой зонд, чье развитие на случай непредвиденных обстоятельств притормозили перед самым появлением на свет. Где-то между инструктажами Капитан принял роды, модифицировав зонд для полевой работы на объекте. За добрых десять часов до появления 'Роршаха' на горизонте аппарат завершил разгон вниз по гравитационному склону, встроился в метеоритный поток и впал в спячку. Если мы не просчитались, его не должно было разнести шальным обломком прежде, чем он проснется снова. И если все пройдёт по плану, существа, безупречно руководившие многомиллионным кордебалетом, не заметят лишнего танцора на орбитальной сцене. Возможно, нам тупо повезет, и мириады шумовок-ныряльщиков, находившихся в это время в поле зрения, не будут запрограммированными доносчиками.
Приемлемый риск. Если бы мы не были к нему готовы, то с тем же успехом могли остаться дома.
Оставалось только ждать: нам, четырем оптимизированным гибридам, едва выступившим за порог банального понятия человечества, и одному вымершему хищнику, который предпочел командовать нами, а не сожрать живьем. Мы ждали, пока 'Роршах' вывернет из-за угла. Зонд плавно соскальзывал в гравитационную воронку, наш посол к изоляционистам — или, если Банда не ошиблась, мелкий взломщик, нанятый, чтобы вломиться в пустующую квартиру. Шпиндель прозвал его 'чертиком из коробочки', вспомнив детскую игрушку; такую древнюю, что она не удостоилась даже строчки в КонСенсусе. Мы падали ему вслед по почти баллистической траектории, тщательно рассчитав импульс и инерцию, чтобы проскользнуть сквозь бешеное минное поле аккреционного пояса.
Но Кеплер в одиночку не справился бы; время от времени 'Тезей' похмыкивал — по хребту корабля прокатывался рокот маневровых двигателей, когда Капитан корректировал наш спуск в мальстрем.
'В бою первым гибнет план боя', — пришло в голову изречение, но я не смог вспомнить, откуда взял цитату.[40]
— Есть! — вскрикнула Бейтс. На лимбе Бена показалась крошечная точка, и дисплей тут же дал увеличение. — Запуск по сигналу.
Как ни близко мы подкрались, как ни близко собирались подойти. 'Роршах' оставался Невидимым. Но параллакс отчасти сдвинул шоры с глаз зонда, открывая; поминутно выпадающие из виду иглы и спирали дымного стекла. Сквозь прозрачную толщу оставался полувиден бесконечный, плоский горизонт Бена. Изображение подрагивало; по КонСенсусу ходили волны.
— Ничего себе магнитосфера, — заметил Шпиндель.
— Тормозим, — доложила Бейтс.
'Чертик' плавно развернулся против хода и запустил движок. Индикатор дельта-вэ на тактическом дисплее покраснел.
В эту смену телом Банды командовала Саша.
— Входящий сигнал, — доложила она. — Формат тот же. Сарасти пощелкал языком.
— Соединить.
— 'Роршах' — 'Тезею'. Привет, 'Тезей'. — На сей раз голос оказался женский, немолодой.
Саша ухмыльнулась.
— Видали? Она совсем не обиделась. Даже на 'жирный лохматый хер'.
— Не отвечать, — распорядился Сарасти.
— Тяга отключена, — доложила Бейтс.
Летящий по инерции 'чертик'… чихнул. Высевки серебряной фольги швырнуло в бездну с такой скоростью, что 'Тезей' по сравнению с ними неподвижно висел на месте: миллионы ослепительно блестящих компасных стрелок. Миг — и они исчезли. Зонд наблюдал за падением дипольных отражателей, обводя лазерным лучом небесную сферу, дважды в секунду ощупывая им небеса и аккуратно отмечая каждую отраженную вспышку. Лишь поначалу иглы мчались по прямой; потом они скатывались в спирали Лоренца, их сносило на странные дуги и выводило в штопор, чтобы швырнуть по новым, прихотливым траекториям на почти релятивистских скоростях. В КонСенсусе начали проявлятся контуры магнитного поля 'Роршаха', на первый взгляд напоминавшие многослойные чешуи стеклянной луковицы.
— Бздынннь, — высказался Шпиндель.
Луковица оказалась червивой. В ней показались новости, длинные извилистые туннели в силовом поле, Фрактально ветвящиеся на всех уровнях.
— 'Роршах' — 'Тезею'. Привет, 'Тезей'. Вы на связи?
Голографическая врезка рядом с центральным дисплеем показывала углы постоянно плывущего треугольника: 'Тезей' на острой вершине, 'Роршах' и 'чертик' определяют узкое основание.
— 'Роршах' — 'Тезею': я вас ви-ижу…
— Легкомысленная манера разговора у нее получается лучше, чем у него.
Саша покосилась на Сарасти и не стала добавлять: 'Продолжаем?'. Но сомнения появились и у нее. Теперь, когда отступать было поздно, она начала осмыслять возможные последствия ошибки. Для трезвой
