все стороны до нового, бесконечно далекого горизонта. Бен заполнил половину вселенной.
А мы продолжали падать.
Далеко внизу 'чертик' уцепился колючими гекколапыми кранцами за ребристую шкуру 'Роршаха' и разбил там лагерь. Он облучал поверхность рентгеном и ультразвуком, простукивал ее пытливыми пальцами и слушал отзвуки, ставил крошечные заряды взрывчатки и отмерял эхо взрывов. Он рассеивал семена, как пыльцу: тысячи крошечных зондов и датчиков, автономных, близоруких, придурковатых и одноразовых. Подавляющее большинство служило умиротворяющими жертвами слепому случаю; лишь одни из сотни держался достаточно долго, чтобы передать по телеметрии полезные данные.
Покуда наша передовая разведка вела съемку окрестностей, 'Тезей' в падении с небес рисовал масштабные карты. Он расплевывал тысячи собственных одноразовых зондов, рассыпал в небесах и собирал стереоскопическое изображение с тысячи точек зрения одновременно.
В жилых отсеках корабля собирался лоскутный образ. Шкура 'Роршаха' на шестьдесят процентов состояла из сверхпроводящих углеродных нанотрубок. Его внутренности были в основном пустыми, и, по крайней мере, часть этих полостей содержала атмосферу. Никакая форма земной жизни не продержалась бы там и секунды; радиационные пояса и электромагнитные поля прихотливым образом обвивали конструкцию, просачивались внутрь. Местами радиация была настолько мощной, что вмиг обратила бы в пепел обнаженную плоть; более спокойные заводи за то же время просто убивали. Заряженные частицы с субсветовыми скоростями мчались по невидимым трекам, хлестали из зияющих дыр, вертелись в объятьях магнитных полей, каких не погнушалась бы и нейтронная звезда, вырывались на открытое пространство и вновь ныряли в черную тушу. Изредка бугрились выступы, раздувались, лопались облаками микрочастиц, словно спорами засеивая пояса Ван Аллена.[41] Больше всего 'Роршах' напоминал гнездо свившихся друг с другом недоразобранных циклотронов.
Ни 'чертик' внизу, ни 'Тезей' с орбиты не смогли обнаружить входов, если не считать непроходимых жерл, то извергавших потоки заряженных частиц, то глотавших их обратно. При максимальном приближении не обнаружилось ни люков, ни шлюзов, ни иллюминаторов. То, что нам угрожали по лазерной связи, подразумевало наличие каких-то оптических антенн или фазовых решеток, но даже их мы не смогли обнаружить.
Определяющим свойством фон-неймановских машин является самовоспроизводство. Подходит ли 'Роршах' под этот критерий — будет ли он давать семена, или делиться, или телиться, преодолев некий критический порог (если уже не сделал этого), — вопрос оставался открытым.
Один из тысячи. В конечном итоге — после всех наблюдений, после всех раздумий, рассуждений и просто догадок — мы вышли на орбиту, вызнав миллион несущественных мелочей и не получив ни единого ответа на главные вопросы. С уверенностью можно было сказать только одно.
Пока 'Роршах' огня не открывал.
— Мне показалось, оно знает, что говорит, — заметил я.
— В том, пожалуй, и беда, — отозвалась Бейтс.
Ей некому было довериться, она не вела интимных бесед, которые можно было подслушать. С ней я использовал прямой подход.
'Тезей' котился, рождая двойню за двойней мерзостных тварей: бронированных, приплющенных овоидов вдвое больше человеческого торса, утыканных садовыми принадлежностями: антеннами, оптическими портами, втяжными пилами. Оружейными дулами.
Бейтс созывала своих солдат. Мы с ней парили перед главным выходом фаба, в основании корабельного хребта. С тем же успехом фабрикатор мог извергнуть войско в трюм под панцирем — там оно в любом случае будет покоиться, пока не придет пора, — но Бейтс осматривала каждого пехотинца лично, прежде чем отправить к воздушному шлюзу, располагавшемуся в паре метров выше по коридору. Ритуал, надо полагать. Армейская традиция. Уж конечно, глазами она не могла обнаружить ничего такого, чего не показала бы самая базовая диагностика.
— Это будет сложно? — спросил я. — Управлять ими без помощи интерфейса?
— Они сами управятся прекрасно. Без спама в сети время реакции даже улучшается. Я тут скорее в роли предохранителя.
'Тезей' зарокотал, набирая высоту. Кормовая броня дрогнула. Еще один обломок местного мусора миновал нашу траекторию. Мы выходили на экваториальную орбиту всего в нескольких волосках-километрах над объектом, в безумной отваге пробивая аккреционный пояс.
Никого, кроме меня, это не волновало.
— Это как переходить скоростное шоссе, — с пренебрежением отмела Саша мои тревоги. — Попробуй ползком, и тебя на шину намотает. Прибавь ходу — и плыви по течению.
Но в потоке возникали завихрения. С тех пор как 'Роршах' замолк, пяти минут не проходило без очередной коррекции курса.
— Так что, ты согласна? — спросил я. — Распознавание образов, пустые угрозы? Волноваться не о чем?
— Пока по нам огня не открывали, — отозвалась Бейтс. Это значило: ничего подобного.
— Как ты относишься к доводам Сьюзен? Разные среды обитания, нет причин для конфликта?
— Имеет смысл, пожалуй.
— Читай: полная фигня.
— Ты можешь представить причину, по которой существа, настолько отличные от нас, будут нападать?
— Это зависит от того, — заметила она, — достаточным ли окажется тот факт, что мы разные.
Я видел, как в ее графах преломляются поля детсадовских боев. Я вспомнил собственные и попытался представить, а бывают ли другие?
Хотя это идет на ту же чашу весов. На самом деле люди воюют не из-за цвета кожи или идеологии; и то, и другое — всего лишь удобные метки для отбора сородичей. В конечном итоге все сводится к генетическим линиям и дефициту ресурсов.
— Исаак сказал бы, что это другое дело, — заметил я.
— Пожалуй.
Бейтс отправила очередного солдатика в трюм; на его место с гудением заступили двое, плечом к плечу. Броня отблескивала в свете ламп.
— А сколько пехотинцев тебе нужно?
— Сири, мы готовимся к грабежу со взломом. Оставлять самим дом без присмотра было бы неумно.
Я изучал ее топологию так же тщательно, как она осматривала броню роботов. Под поверхностью бурлили сомнение и гнев.
— Ты в сложном положении, — заметил я.
— Как и мы все.
— Но ты отвечаешь за нашу оборону против врага, о котором мы пока ничего не знаем и можем лишь гадать…
— Сарасти не гадает, — поправила Бейтс. — Его не случайно поставили командиром. Не вижу особенного смысла оспаривать его распоряжения, когда нам всем не хватает по сотне пунктов IQ, чтобы понять их смысл.
— И тем не менее о его хищнической натуре все предпочитают умалчивать, — подсказал я. — Ему тоже приходится нелегко: такой интеллект — и сосуществует с инстинктивной агрессией. Важно, чтобы победила верная сторона.
В этот момент ей пришло в голову, что Сарасти может подслушивать. В следующую секунду она решила, что это неважно: какое ему дело до мнения скотины, покуда та исполняет приказы?
— Я думала, — только и проговорила Бейтс вслух, — что вам, жаргонавтам, не положено иметь собственного мнения.
— Оно не мое.
Военная примолкла. Вернулась к осмотру.
— Ты же знаешь, чем я занимаюсь, — напомнил я.
— Угу. — Один из двух роботов прошел поверку и погудел вверх по хребту. Бейтс повернулась ко
