— Ты понимаешь, что я хочу сказать? — спросила она.
— Ага. Что я развалина.
— Сири, ты даже от тюнинга отказался, когда я предлагала. Ты так боишься, что тобой начнут управлять, шарахаешься от базовых каскадов. Ты единственный, кого я знаю, кого можно взаправду, на полном серьезе назвать неисправимым. Не знаю. Может, этим даже стоит гордиться.
Я приоткрыл рот — и захлопнул.
Челси грустно улыбнулась.
— Что, Сири, — ничего? Ни слова? Было время, когда ты всегда и точно знал, что сказать. — Ей вспомнилась какая-то ранняя версия меня. — А теперь я гадаю, сказал ли ты мне хоть слово правды.
— Это уже хамство.
— Да. — Она поджала губы. — Да, ты прав. Я вовсе не это пыталась сказать. Пожалуй… не в том дело, что твои слова — неправда. Скорее ты просто не понимаешь их смысла.
Крылья потеряли цвет. Бабочка превратилась в хрупкий, почти неподвижный карандашный рисунок.
— Я согласен, — проговорил я. — Я сделаю тюнинг. Если это для тебя так важно. Прямо сейчас.
— Поздно, Сири. С меня хватит.
Может, она хотела, чтобы я её окликнул. Все эти неслышные вопросительные знаки, многозначительные паузы. Может, давала мне возможность оправдаться, вымолить еще один шанс. Искала причины передумать.
Я мог попытаться, сказать: 'Не надо, прошу. Умоляю. Я ие хотел тебя прогнать, только чуточку, на безопасное расстояние. Пожалуйста. За тридцать долгих лет я не ощущал себя ничтожеством только рядом с тобой'.
Но когда я поднял глаза, бабочки уже не было. И не было Челси. Она ушла, забрав с собой груз. Унесла сомнение и чувство вины за то, что довела меня. По-прежнему думала, что в нашей несовместимости нет ничьей вины, что она старалась как могла и что даже я старался, согбенный прискорбными тяготами психологических проблем. Она ушла. И может быть, даже не винила меня. А я так и ие понял, кто из нас принял окончательное решение.
В своем ремесле я был мастер. Такой, сука, мастер, что занимался им даже в личной жизни.
— Господи! Вы слышали?! — Сьюзен Джеймс металась по вертушке, как ошалевший гну при пониженном тяготении. Я под прямым углом мог различить белки ее глаз. — Подключай канал! Канал подключай! Вольеры!
Я подчинился. Одни из болтунов колыхался в воздухе, второй по-прежнему жался в углу.
Джеймс приземлилась рядом со мной на обе ноги и пошатнулась.
— Сделай громче!
Шипение воздухоочистителей. Отдаленный механический лязг, отдающийся в корабельном хребте; рокот корабельных кишок. И больше ничего.
— Ладно; значит, перестали. — Джеймс вытащила дополнительное окошко и пустила запись в обратную сторону.
— Вот, — объявила она, выкрутив громкость на максимум и запустив фильтр.
Парящий болтун в правой половине окна уперся кончиком протянутого щупальца в перегородку между двумя вольерами. Съежившийся болтун слева оставался неподвижен.
Мне показалось, я слышу что-то. На краткий миг словно мошка прожужжала, вот только ближайшая мошка летала где-то в пяти триллионах километров от нас.
— Повтор. Замедлить. Определенно — жужжание. Вибрация.
— Еще медленней.
Серия щелчков, извергнутых дельфиньим дыхалом. Презрительное фырканье.
— Нет, дай сюда!
Джеймс вломилась в виртуальное пространство Каннингема и сдвинула ползунок до упора влево.
Тук-тук… тук… тук-тук-тук… тук… тук-тук-тук…
Удопплеренный почти до абсолютного пуля, сигнал растянулся на добрую минуту. В реальном времени прошло полсекунды.
Каннингем увеличил изображение. Болтун в углу оставался неподвижен, если не считать дрожи под шкурой и шевеления свободных щупалец. Но прежде я видел только восемь щупалец — а сейчас из-под центрального узла выступил костлявый нарост девятого. Девятое щупальце, скрученное, скрытое от взглядов, тук-тук-тукает, пока собрат как ни в чем не бывало прислоняется к стене с другой стороны…
Нет, ничего подобного. Второй болтун бесцельно дрейфовал посреди своего вольера.
Глаза Джеймс блестели.
— Надо проверить остальные…
Но 'Тезей' следил за нами и соображал намного быстрее. Он уже прошерстил архивы и выдал результат: три подобных сигнала за два дня, длительностью от двух секунд до едва одной десятой.
— Они разговаривают, — прошептала Джеймс. Каннингем пожал плечами; забытый окурок дотлевал у него в руке.
— Как и многие животные. Кроме того, такими темпами они определенно не вычислениями занимаются. Танцующая пчела передает не меньше информации.
— Роберт — бред, и ты сам это понимаешь.
— Я понимаю, что…
— Пчелы не скрывают, о чем говорят. Пчелы не разрабатывают с нуля новые способы общения исключительно ради того, чтобы запутать наблюдателя. Это не инстинкт, Роберт. Это разум.
— И что с того? Забудем на минуту даже тот неудобный факт, что у тварей вообще нет мозга. Мне определенно кажется, что ты не продумала мысль до конца.
— Разумеется, продумала.
— Да ну? И чему же ты тогда радуешься? Не понимаешь, что это значит?
По спине у меня вдруг пробежали мурашки. Я оглянулся; посмотрел вверх. В центре вертушки показался Юкка Сарасти; смотрел на нас, сверкая глазами и как будто скалясь.
Каннингем проследил за моим взглядом и кивнул.
— Вот оно, об заклад бьюсь — понимает…
Разузнать, о чем они перешептывались сквозь стену, было невозможно. Восстановить запись не составило труда, как и разобрать по герцам каждый стук и скрип, но нельзя расколоть шифр, не имея понятия о содержании. У нас на руках имелись наборы звуков, которые ничему не соответствовали. И существа, чьи грамматика и синтаксис — если их способ общения вообще предусматривал подобные понятия — были непонятны и, возможно, непознаваемы. Создания, достаточно разумные, чтобы общаться, и достаточно хитрые, чтобы скрыть этот факт. Как бы мы ни жаждали учиться, они определенно не стремились нас учить.
Без — как это я сформулировал? — да, 'негативного подкрепления'.
Решение принял Юкка Сарасти. Мы подчинились его велению, как во всем остальном. Но когда приказ поступил — когда вампир скрылся в ночи, и отступила вниз по хребту Бейтс, и Роберт Каннингем удалился в свою лабораторию внизу вертушки, — Сьюзен Джеймс осталась со мной. С первым, кто высказал мерзостную мысль вслух, с официальным свидетелем от будущих поколений. Это на меня она посмотрела и от меня отвернулась, когда ее грани стали непроницаемо суровы.
И приступила.
Стену ломают так.
Берем двух существ. Если хотите, можете представить себе людей, но это вовсе необязательно. Важно, чтобы особи были способны общаться друг с другом.
Разделяем их. Пусть видят друг друга, пусть болтают. Оставляем окно между их клетками. Оставляем звуковой канал. Пусть практикуются в общении на свой, особенный манер.
Теперь пытаем.
