вздымались над равниной килотонны. — Ха. Чуть чуть ниже уровня шума…
— Роберт. Сьюзен, — оборвал ее Сарасти. — На выход. Джеймс побледнела.
— Что? — воскликнул Каннингем.
— Лаборатория сейчас столкнется с кораблём, — отчеканил вампир. — Вытащите оттуда образцы. Немедленно.
Он прервал связь прежде, чем кто-либо успел открыть рот.
Каннингем возражать не собирался. Ему только что отменили смертный приговор: зачем командиру волноваться за сохранность образцов биопсий, если бы он не считал, что у нас есть шанс унести с ними ноги? Биолог взял себя в руки, нацелился в носовой люк.
— Иду, — бросил он и прыгнул вперед.
Должен признать, Сарасти стал лучше разбираться в психологии.
Но на Джеймс, или на Мишель, или — я не мог в точности определить, кто у руля, — мотивация не подействовала.
— Я не могу туда, Сири, это… я не могу… Только наблюдай. Не вмешивайся.
Порванный баллон бессильно ударился о штирборт и размазался по броне. Мы не ощутили ничего. Вдалеке, и в то же время слишком близко, легионы на поверхности 'Роршаха' расходились. Они исчезали в пастях, проступавших, отворявшихся и волшебным образом вновь смыкавшихся на корпусе объекта. По оставшимся болтунам невозмутимо продолжали вести огонь наши орудия.
Наблюдай.
Банда четырех стробировала передо мной, перепуганная до смерти.
Не вмешивайся.
— Ничего, — проговорил я. — Я пойду.
Распахнутый шлюз, как оспина на бесконечном обрыве. Из него я выглянул в бездну.
Этот борт 'Тезея' был обращен в сторону от Большого Бена, отвернулся от врага. Панорама, тем не менее, открывалась тревожная: бесконечный простор далеких звезд, колких, холодных, немигающих. Единственная, золотая, светила чуть ярче, но казалась столь же далекой. Все слабое утешение, которое мог бы принести мне ее вид, рассеялось, когда солнце на краткий миг померкло: может, пролетающий метеорит… или один из лопатоносых спутников 'Роршаха'.
Один шаг, и я буду падать вечно.
Но я не оступился и не упал. Нажал на курок, неторопливо вылетел из шлюза, обернулся. Во все стороны уходил вниз наружный панцирь 'Тезея'. В направлении носа над горизонтом бронзовой зарей вздымался запечатанный смотровой блистер. Ближе к корме из-за склона выглядывал рваный сугроб: край разбитой лаборатории.
А фоном всему, так близко, что хоть рукой коснись — бесконечные темные тучи Большого Бена: клубящаяся стена, протянувшаяся к далекому плоскому горизонту, который я даже теоретически едва мог себе представить. Присмотревшись, я различил в темноте бесконечные оттенки серого — но отводил взгляд, и на краю поля зрения вспыхивал тусклый, угрюмый жар.
— Роберт? — Я вывел на дисплей телеметрию со скафа Каннингема: торосистый, недвижный лед, подсвеченный до контрастности нашлемным фонарем. По изображению катились помехи со стороны магнитосферы 'Роршаха'. — Ты там?
Шипение и треск. Вздохи и бормотание в электрическом гуле.
— Четыре точка три. Четыре точка ноль. Три точка восемь…
— Роберт?
— Три точ… черт. Что… Ты что там делаешь, Китон? Где Банда?
— Я за нее. — Я еще раз спустил курок и поплыл к снежным равнинам. Мимо, хоть руку протяни, катился выпуклый корпус 'Тезея'. — Тебе пособить.
— Тогда взялись, нет? — Он пролезал через расселину, опаленную, рваную дыру в ткани, опадавшей от прикосновений. Распорки, разбитые панели, мертвые манипуляторы ледниковыми наносами зафомождали снежную пещеру; очертания их плыли от помех, тени в свете нашлемника растягивались и дергались, точно живые. — Я почти…
В свете фонаря мне почудилось какое-то движение, кроме помех. На самом краю поля зрения что-то развернулось.
Телеметрия сдохла.
Внезапно оказалось, что Бейтс и Сарасти орут у меня над ухом. Я пытался затормозить. Мои дурацкие бесполезные ноги топтали вакуум, подчиняясь древнему стволовому доминированию из тех времен, когда чудовища были прикованы к земле, но к тому моменту, как я вспомнил о том, чтобы нажать на курок, передо мной уже громоздилась лаборатория. За ней, будто совсем рядом, вздымался 'Роршах', огромный и зловещий. По его перекрученным граням плоскими молниями вились тусклые зеленые просверки. Словно тягучие пузыри в грязевом вулкане, сотнями открывались и захлопывались пасти, и в каждой 'Тезей' мог уместиться целиком. Я едва заметил судорожное движение прямо впереди, неслышный выброс темной материи из-под опавшего купола. К тому времени, когда я снова заметил Каннингема, биолог уже летел силуэтом на фоне адского трупного свечения, окутавшего 'Роршах'.
Мне показалось, он машет мне рукой, но я ошибся. То всего лишь болтун, охвативший тело человека, будто несчастная возлюбленная, размахивал щупальцем, направляя пристегнутый к запястью Каннингема реактивный пистолет. Пока пока, Китон, говорило мне щупальце, и пошел ты на хер.
Я наблюдал, казалось, целую вечность, но больше пришелец не шевельнулся.
Голоса, крики, приказы вернуться внутрь. Я едва слышал их. Я был слишком ошеломлен арифметикой, пытаясь разрешить простейшую задачку на вычитание.
Два болтуна — Растрепа и Колобок. С обоими покончено. Оба у меня на глазах разлетелись в куски.
— Китон, ты слышишь? Возвращайся! Отвечай!
— Я… не может быть, — услышал я собственный голос. — Их было только двое…
— Немедленно на борт! Отвечай!
— Я… Подтверждаю.
Пасти 'Роршаха' разом захлопнулись, как будто задержав дыхание. Объект начал тяжеловесный разворот — континент, меняющий курс. И стал отдаляться, вначале медленно, затем набирая скорость, пустившись наутек, прочь. Как странно, подумал я. Может, он боится больше нашего…
И тут 'Роршах' послал нам прощальный поцелуй. Я видел, как тот призрачным пламенем вырвался из глубин черного леса. Пронзив небеса, он расплескался о крестец 'Тезея', выставив Аманду Бейтс полной, безнадежной дурой. Обшивка нашего корабля потекла, распахнулась, словно рот, и застыла в неслышимом, замороженном вопле.
Понятия не имею, добрался ли болтун до своей цели со столь тяжело давшейся добычей. Слишком большое расстояние ему предстояло одолеть, даже если орудия не расстреляли его по дороге. В пистолете Каннингема могло кончиться топливо. И кто знает, долго ли эти существа способны жить в вакууме? Возможно, надежды на успех и не было вовсе, может, тот болтун погиб в ту минуту, как рискнул остаться. Я так и не выяснил. Уменьшаясь, существо скрылось с глаз задолго до того, как 'Роршах' нырнул под облака и, в свою очередь, исчез.
Разумеется, их с самого начала было трое. Растрепа, Колобок и полузабытые, зажаренные останки пришельца, которого убил обнаглевший пехотинец, уложенные в холодильник рядом с еще живыми собратьями, в пределах досягаемости каннингемовых манипуляторов. Потом я пытался выдавить из памяти полузамеченные подробности: оба ли беглеца имели шаровидную форму или один был приплюснут? Оба ли бились в полете, размахивая щупальцами, как паникует человек, не ощутив под ногами опоры? Или, может, один безжизненно плыл по инерции, покуда наши же орудия не уничтожили улики?
К тому моменту это уже не имело никакого значения. Действительно волновал другой факт — в конце
