фиксируя все язвы и метастазы новой эпохи…
Всякий общественный строй волей, верой, коллективным разумом вырабатывает свою идеологию. Она живет в речах и книгах, выявляется в действиях и поведении политиков. Но политики имеют дело с массами, и для них правящая элита всегда стряпает выжимки, концентраты, сгустки из своих политических программ и своего мировоззрения.
Помните лозунги советской эпохи? 'Мир народам! Земля — крестьянам! Фабрики — рабочим!', или 'Пятилетку в четыре года!', или 'Наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами!'
Они, эти лозунги и клише, были в свое время необходимы и полны живого биения общественной крови.
Потом их сменили казенные, лишенные энергии формулы, от которых никому не было ни холодно ни жарко: 'Экономика должна быть экономной', 'Народ и партия едины', 'Храните деньги в сберегательной кассе'.
Сегодняшнее время также тужится сочинить свои идеологемы.
Это даже не плакат, а скорее громадный экран: путана с томным взглядом предлагает новому русскому: 'Поедем в Сохо!' Для широкого читателя поясним, что Сохо — это известный злачными местами, игорными и прочими сомнительными домами район Лондона…
А что стоит перл философско-рыночного агитпропа возле стадиона 'Динамо': 'Если хочешь быть счастливым — будь им', — нарисованы мужчина с женщиной, в руках у мужчины пачка каких-то американских сигарет. Но рекламируются не только сигареты, рекламируется идея, что в этом мире все зависит от тебя самого. Текст по холодному цинизму напоминает изречения, висевшие в Освенциме: 'Труд делает человека свободным'. Вершина рыночно-демократической идеологии. А как целенаправленно и подло на уличных и площадных стендах и на телеэкранах выхолащивается священный смысл высоких ('сакральных') слов и понятий. Обратите внимание: чуть ли не в любой рекламе есть хотя бы одно высокое и близкое душе любого человека слово: 'Колготки Сан-Пелегрино прочные, как истинные чувства'. 'Магги — вкус к творчеству','Страсть, как люблю казино Шатильон'… 'новая эра напитков'. Ну 'эра' — и ничуть не меньше! У Белорусского передо мной возник Илья Муромец, распрямивший на фоне ночного неба мощные плечи, раскинувший крепкие руки лишь для того, чтобы произнести: 'Б о г а т ы р с к и й шоколад, а цена все та же!' Слово 'богатырский' осквернено, выпотрошено, использовано на потребу. Все, как в повести Шукшина 'До третьих петухов', когда черти, осадившие монастырь, предлагают монахам такие условия мира: 'А вы вместо ликов своих святых — наши рожи на иконах намалюйте, и кланяйтесь им, и молитесь!'
Случайностей в этой коварной системе выхолащивания высокого смысла слов нет. 'Это для мужественных мужчин, сильных духом' — три сакральных слова ради рекламы какого-то паршивого одеколона.
А как не повезло слову 'совершенство'! Передо мной на металлических опорах щит, на котором изображены сначала обезьяна, потом питекантроп, потом современный человек в обнимку с бутылкой какого-то немецкого пива, и все украшено надписью: 'Путь к совершенств у'.
Поистине, в такого рода сюжетах дьявол хихикает и потирает руки, видя, как со свистом выходит дух святости из слов, который копился в них всю историю человечества, поскольку власти денег могли противостоять лишь святость, мужество, самоотверженность. Но этого мало. С особенным рвением мелкие бесы, ненавидящие все величественное, сводят счеты с советской историей.
Вот он — у часового завода — громадный квадрат; на фоне синего неба летят куриные тушки, а над их вереницей строка из гимна авиаторов 30-х годов: 'Все выше, все выше и выше стремим мы полет наших птиц'.
А такой шедевр вам не встречался? — Бритоголовый молодой толстячок с накачанными бицепсами в спортивной форме. '30 часов в сутки спорт' — и дальше фраза, в которой выплеснулась вся лакейская ненависть торгашей к героям:
'Чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы'. Плевок в роман 'Как закалялась сталь'. Мародеры и импотенты издеваются над эпохой Чкалова, Водопьянова, Стаханова, Николая Островского…
Да, чтобы понять, что случилось с Россией, надо, сосредоточившись, пройти по пустынной ночной Москве. 'Рабочий и колхозница' — поддерживавшие некогда, как атланты, равновесие мировой жизни, ныне вздымают на своих мускулистых руках какую-то ничтожную пачку сигарет. Скульптура гениальной Мухиной, словно огненный сгусток расплавленного металла, вырвавшийся из жерла Магнитки и Кузбасса и застывший в холодном воздухе вечности!
А что дальше? Поскольку на водочных этикетках, на сигаретных пачках и в рекламных клипах давно уже мелькают лики Пушкина и Чайковского, Есенина и Гагарина — людей с духовным ореолом, — то остается только ждать, что скоро в рыночно-рекламный обиход враг рода человеческого внедрит лики Спасителя, Богородицы, Николая Угодника.
А как подло-продуманно оскорбляется женское естество рекламой пресловутых прокладок. Дело тут даже не в прямом натуралистическом комментарии к интимнейшим сторонам жизни женской природы. Если бы только это!..
Раз в месяц, согласно таинственным законам естества и лунного календаря, разработанного и утвержденного Создателем, женщина приготовляется к мистическому акту зачатья жизни. Се — тяжелый подвиг, требующий внутренней собранности, почти молитвенной сосредоточенности, целомудренной самоуглубленности… А на экранах TV — подобное состояние изображается как пустяковый, досадный и почти постыдный недуг, вроде инфекции или насморка, мешающего прыгать, танцевать, 'оттягиваться'… Это и есть десакрализация самых что ни на есть священных для всех народов и религий глубин жизни. Расстреливать людей за то, что они не желают жить под властью тотальной 'рыночной тирании'?! А Иисус Христос, который за всю свою земную жизнь, глядя на различные грехи, пороки и слабости людские, лишь однажды испытал чувство ярости: когда столкнулся с рыночным чудовищем, вторгшимся даже в храмы. И тогда он 'начал выгонять продающих и покупающих в храме'; и 'столы меновщиков (обменные пункты. — Ст. К.) опрокинул', 'и, сделав бич из веревок, выгнал из храма всех'… (Евангелие от Иоанна 2, 21.)
Поистине — 'вначале было слово', и потому сатанинский рынок в первую очередь пытается уничтожить его святость.
…Вот о чем я думал, когда брел по Москве сквозь строй рыночного агитпропа в холодную, пустую, чреватую бедой ночь второго октября 1993 года.
А осенью 1999 года — ровно через шесть лет — я убедился, насколько за эти годы жизнь приблизилась к апокалипсису, когда увидел на Зубовской площади — над фасадом десятиэтажного жилого дома — необъятный, занимающий полнеба стенд, который мог бы украшать какую-нибудь центральную площадь Содома или Гоморры: громадная рожа декольтированного существа, украшенная дебильной улыбкой, выпученные глаза, вывалившийся язык и текст: 'Оргия гуманизма в гостинице Редиссон- Славянская. Ежедневно с 24 часов. Дети до 16 лет не допускаются'…
Ну как тут не возненавидеть 'гуманизм', вместе с 'мужеством', 'совершенством', 'богатырством' и 'творчеством'!
В октябре 93-го на берегу Москвы-реки был расстрелян не просто парламент…
Третьего октября в шесть часов вечера я на своей машине подъехал к телевизионному центру 'Останкино'.
В восемнадцать тридцать в передаче 'Русский дом' должен был начаться наш разговор с ведущим Александром Круговым и поэтессой Ниной Карташевой о Сергее Есенине, разговор, приуроченный ко дню рождения поэта — четвертому октября.
Я вышел из машины, проверил, со мной ли несколько четвертушек бумаги — мои размышления о Есенине, которые я обдумывал последние два дня и очень дорожил ими, считая, что сделал некоторые открытия, и двинулся к центральному входу… Мелькнула беглая мысль: почему-то перед центральным входом нет машин — обычно тут бывает трудно припарковаться. На ходу отметив подобную странность, я толкнул вертящуюся стеклянную дверь и попытался войти в вестибюль. Но не тут-то было. Два человека в пятнистой форме с автоматами на груди перегородили мне дорогу:
