Не знаю, как тебя назвать:судьба? отчаянье? прощанье?Не объяснить. Не рассказать.Ни в песне и ни в завещанье.Осталось чувствовать одно:все неразрывней год от годасмыкаются в одно звено,в одно родимое пятномоя неволя и свобода.
1967
' Стадион. Золотая пора. '
Стадион. Золотая пора.Шум толпы. Ожидание старта.Лихорадочной крови игра.Вкус победы и горечь азарта.Кто&то дышит за правым плечом,что ни шаг — тяжелеют шиповки.Все равно я тебя, Толмачев,обойду и не выпущу к бровке.Каждый финиш и каждый забегбыли по сердцу мне и по нраву,я любил этот жалкий успехи его ненадежную славу!А когда у пустынных трибуня с тобой по ночам расставался —этот гул, этот свист, этот шумнад моей годовой продолжался.Стадион заполнялся луной,и глядели холодные тени,как кумиры мои по прямойфинишируют прямо в забвенье.
1967
ЗОЛОТЫЕ КВАДРАТЫ
Что же делать, коль невмоготуоставаться в больничной постели,потому что березы в садутак отчаянно ночью шумели,говорили, что жизнь хороша,что ее чудеса несказанны…Но больница жила не спеша,по законам тюрьмы и казармы.Умывалась, питалась, спала,экономя ослабшие силы,и в бреду бормотала слова,что так дороги нам до могилы.В темноте вдруг припомнилось мне,как в далекое время когда-тоот проезжих машин по стенеплыли в ночь золотые квадраты.Заплывали, как рыбы, в окно,уплывали в пространства ночные…Что&то я вас не видел давно,где вы скрылись, мои золотые?Гул машин и березовый шумто сплетались, то вновь расплетались,западали в рассеянный уми о землю дождем разбивались.Я прислушался к дальней грозе,ощутил освежительный холод.За углом рокотало шоссе,чтобы утром насытился город.Самосвалы построились в ряд,надрываясь, ревут на подъеме,а березы — березы шумятв невеселом оконном проеме.Так шумят, погрузившись во мрак,с горькой нежностью и трепетаньем,словно скрасить хотят кое-какнаше равенство перед страданьем.