Зачем ты это сделала?
Она посмотрела внимательно на меня своими черными испанскими глазищами, потом наклонилась к самому лицу, и не отрывая взгляда прошептала
— Смотри.
И я полетел.
Эльзас, Страсбург, 1616 год
— Вероисповедание?
— Католичка.
Она висела на дыбе в полуметре от пола. Перед ней стоял стол, за которым сидело три человека в сутанах. Сбоку примостился младший церковный служка и что-то строчил большим гусиным пером по бумаге.
— Так ты утверждаешь, ты — истинная католичка? — ядовито спросил тот, что был в центре. Маленький, толстый и лысый со зверской физиономией. Этот тип ей сразу не понравился. Знавала она подобных преподобных, приходилось. Маргарита как-то намекнула, что от таких клиентов надо держаться подальше, у них не все дома. Извращенцы, они…
— Да. — Чуть слышно проговорила она. Лысый довольно оскалился…
— …Совращала раба божьего Жака Моро колдовством бесовским, от лукавого исходящим?
— Нет, святой отец. Не совращала.
— Покайся! Господь милостив! Он с объятиями встречает заблудших чад своих, аки пастух овец…
— Я не делала этого!
— Силен нечистый дух, тобою овладевший. В своем упорстве являешь ты суть единение с ним. Вернись к Богу, нечестивица! Он простит прегрешения твои, сатаной в ухо нашептанные! Очисти душу свою от греха!
— Но я не делала ничего! — девочка зарыдала.
— Противясь, Господа отвергаешь ты. Впусти его в сердце свое, покайся. Ибо не покаявшись, будешь гореть в пламени адском, огне вечном! — исступленно кричал лысый. Глаза безумны, изо рта брызжет слюна.
— Я не делала ничего, отче! Я не колдовала! Я не умею!
— Истинно, нечистый овладел помыслами ее. Запишите, рекомая Эльвира не желает противиться бесу, не желает покаяться и повернуть душу свою к Богу истинному.
Служка что-то быстро накарябал, ковыряя в носу свободной рукой. Потом лысый кивнул, и стоявший рядом помощник палача снова огрел ее кнутом по спине. Девочка закричала.
— За что? Что я сделала?!!!…
…Ее допрашивали уже второй раз за сегодня. Первый раз посадили перед все тем же столом, за которым было три человека в сутанах, напряженно ее рассматривающих. Потом начали задавать глупые вопросы. Настолько глупые, что если бы не серьезность ситуации, она бы рассмеялась, встала и ушла. Но сидящие здесь люди были не из тех, кто шутит.
Эльвира объясняла им, доказывала, плакала, но они как будто не слышали. Главным был этот лысый, он с самого начала смотрел на нее таким ненавистным и похотливым взглядом, что хотелось убежать. Мысли путались. Стены и потолок подземелий, сырость и вонь тоже давили на нее, но она держалась.
Ее обвиняли в колдовстве. Будто бы она заколдовала на виду у всех того отморозка, Жака Моро. Даже показывали кучу бумаг, где разные люди свидетельствовали в этом. А еще, будто она околдовывала клиентов, пользуясь их беспечностью и опьянением.
После допроса не отпустили, а отвели в грязную и вонючую камеру. Там она, чтоб не запачкаться, села на краешек полки, служившей узникам кроватью, и долго-долго ревела.
Так прошел день. Вечером ее вывели из камеры и вновь повели вниз, в казематы.
Но теперь ее не просто допрашивали, а скрутили и привязали к дыбе. Она рыдала, умоляла, сопротивлялась, но ничего не могла поделать с дюжими подмастерьями заплечных дел мастера. Ее новое платье порвали в лохмотья двумя профессиональными рывками, а затем ударили кнутом. Боль пронзила до костей. Потом вновь начались бессмысленные вопросы
— Имя…
— Отец…
— Мать…
— Как давно ты проживаешь…
— Сколько людей ты околдовала, работая…
— Каким способом творила грязное…
— Сколько людей знает…
— Зачем наслала мор на…
— Кто обучал тебя черным…
— Где и когда ты продала душу…
— Кто был твоим посредником с…
И так далее. И так до бесконечности. Когда она начинала исступленно кричать о невиновности, ее снова били кнутом. Когда она теряла сознание от боли, ее окатывали холодной водой, и безумный допрос продолжался…
…Кнут просвистел и ударил снова. Снова адская боль обожгла кожу, пронзила кости и мясо, стрельнула через всю спину. Девочка дернулась, издав дикий крик. На голой спине осталась еще одна кроваво-красная полоса.
— Слабенькая она. Этьен в полсилы бьет. — Наклонившись к отцу Жану, прошептал человек, сидящий справа.
— Значит быстро расколется. — Также тихо заметил сидящий слева. — У нас тут ого-го какие говорить начинали! Не чета какой-то соплячке.
— Вначале сделайте работу, а потом хвалитесь! — осклабился лысый и махнул и рукой. Служка в маске с прорезями для глаз опустил кнут.
— Сознаешься ли ты, Эльвира, в содеянном?
— НЕЕЕЕТ! Я НИЧЕГО НЕ ДЕЛАЛА!!! — кричала рыжеволосая. Лысый кивнул. Кнут поднялся снова. Эльвира потеряла сознание.
Очнулась на грязном холодном каменном полу камеры. Спина горела. От нового платья почти ничего не осталось. Она на четвереньках доползла до полки и присела. Болело все тело. Спина же вообще представляла собой одну сплошную большую рану. Лоб горел. Сознание мутилось. А еще жутко хотелось пить.
Двигаться было совершенно невозможно, любое движение вызывало адские муки. Она снова тихонько заплакала.
За что? Что она сделала? Она же не виновата! Ведь любой человек в этом городе может подтвердить, что она и мухи в своей жизни не обидела!
Девочка сползла на пол, сложила руки и принялась горячо молиться, прося Господа заступничества и помощи. Помощи вытерпеть эти испытания, вразумить святых отцов, что она невиновна, чтоб они увидели, поверили и отпустили домой. Потому что еще одного такого допроса она может не выдержать.
Молитву прервал скрип открываемой двери. Вошло четыре человека, у троих из них были факелы. Это были два стражника, тот самый лысый священник, и еще один господин, сильный и высокий, одетый в белоснежную рубаху и дорогой камзол. На его боку висела шпага.
Стражники, опасливо переглядываясь, вставили факелы в специальные разъемы на стенах. Третий факел остался у священника.
Дворянин подошел к девочке и внимательно посмотрел в ее любопытные заплаканные глаза. Потом, не поворачиваясь, обратился к спутникам:
— Оставьте нас.
