скакунов, их не увидеть гарцующими на них. Они оставили белых коней далеко позади себя, потому что без них они могут двигаться быстрее. Они отказались от золоченой сбруи и холеной гривы, они отказались от удобных седел. Теперь они приходят только на своих двоих.
Именно поэтому ты не узнаешь его, ты пройдешь мимо.
Если бы они гордо возвышались над остальными на своих грациозных скакунах - они были бы слишком заметны. А им не нужны рукоплескания.
Если бы они прокатили тебя на своем белом коне - ты бы никогда не забыла этой краткой езды вместе. А им не нужна зависимость от них других.
Если бы они предложили тебе свою руку - ты бы не смогла отказаться. А они хотят видеть других свободными.
Они отказались от этого величия. Они спустились с коней. Они стали маленькими принцами. И со временем они затерялись в большой толпе.
Именно поэтому ты не узнаешь его, потому что никогда не знала раньше. Потому что ты знала лишь больших принцев - слишком больших для того, чтобы однажды стать маленькими. Именно поэтому теперь ты всегда смотришь выше своей головы, надеясь увидеть больших и никогда не замечая маленьких. Они стали не нужны.
И все же они приходят. И все же они продолжают стучаться, зная, что им не откроют - потому что открывать больше некому.
И все же они надеются, что однажды, много-много лет спустя, ты вспомнишь о том негромком стуке, что слышала когда-то совсем-совсем давно, бессчетные дни назад, но не стала открывать двери, потому что нежданный гость пришел в грозу - а ты не хотела замочить ноги.
Вспомнишь - и улыбнешься, поняв, что за путник был на дороге.
Редко, очень редко они приходят к тем, кто мог бы открыть свои двери - но двери по-прежнему стоят закрытыми - потому что открывать их некому.
Они не вымерли. Они не исчезли.
Вы сами убили своих принцев.
Простить
Удар. Еще удар.
Маленькие струйки крови, стекающие из разодранной кожи.
Боль. Волны боли, бороздящие и сжимающие в судорогах тело, туманящие разум.
Отчаянный тихий-тихий полувскрик, полный неизбывной тоски.
Грозное лицо отца, нависшее совсем-совсем рядом. Обнаженные белки глаз… полный злобы и ненависти взгляд.
Снова боль. Еще. Еще.
Комок чего-то теплого, застрявший в горле и не дающий дышать. Плевок на пол, плевок - кровью.
- Папа, остановись! Не нааааадоооо….. За чтоооооо?
- Ах ты маленький гаденыш! Я разве тебе не говорил, что со взрослыми нужно разговаривать вежливо и уважительно?! Тем более со мной! Ты почему посмел назвать меня гадом? Как ты смел так назвать своего родного отца?! Ах ты неблагодарный выродок! Получи, маленькая скотина! Получи, тварь!
Хрип. Дышать уже невозможно.
- Да остановись ты, отец! За что ты бьешь ребенка, засранец! Что же ты за зверь то такой! Остановись, говорю тебе - ты же сейчас убьешь его!
Голос матери, еле дошедший до сознания - тихий и ласковый голос, сейчас сделавшийся каменно- твердым и каким-то совершенно изломанным. Он всегда делался таким, когда отец бил его. Но - и только.
- Молчи, женщина! Не ты мне будешь указывать здесь! Здесь главный я, и ты - ты будешь выполнять мою волю! Уродец посмел назвать меня гадом - а я такого не прощаю! Ты слышишь меня?! Я мужчина, а не жалкая тряпка - и такого не прощаю. Никогда!
Снова удар. До чего же больно…. Его тело так и не становилось железным, а ведь временами он так этого жаждал…
И снова голос матери - но почему-то уже совсем тихий. Странно… это она так говорит… или он уже перестал слышать?
Удар.
Мир изменился - исчезли все звуки. По лицам родителей он видел, что они продолжают о чем-то спорить - но вот слышать их он уже перестал.
Один раз отец что-то кажется прокричал в ответ жене, но затем вдруг на лице его появилась какая- то растерянность, и он было уже опустил руку с увесистой деревянной палкой… Но - только на мгновение. Но - только наполовину. Внезапно лицо его снова приняло прежний - свирепый и ужасно отталкивающий вид. Он повернулся к сыну. Сейчас. Сейчас ударит снова…
Удар. Удар. Удар.
Ломающееся дерево. Новая вспышка боли.
Мир померк.
Тихий голос, ласкающий слух подобно теплым волнам морского прибоя. Склоненное над ним лицо матери. Льющаяся прекрасная песня.
Смесь седых и русых волос. Седых… А ведь она, его милая мама, была еще так молода… Я должен это выдержать. Во что бы то ни стало - должен. Обязан. Иначе - нельзя. Должен.
И снова забытие.
Он открыл глаза. Да - это его мир, мир, в котором он родился. Добрый мир?
Мать, мать всегда ему говорила, что мир этот такой, каким его видят люди - и каким его стремятся сделать. Мир таким становится - для каждого человека. Добрым или злым, прекрасным или безобразным, полным великих тайн или совершенно бессмысленным. Неизвестно как, но мир становится таким, становится - всегда.
Он прикрыл глаза. Постепенно возвращался слух, хоть и с трудом, но начинало чувствоваться тело.
А потом он опять уснул - и спал долго-долго. Ему показалось, что целую вечность, хотя в реальности, быть может, не прошло и дня. Он слышал голоса людей - слышал смех и чувствовал их восторг. Он ликовал вместе с ними, он пел с ними и голос его как-то вплетался в общую гармонию голосов и тогда песня- восторг, песня-ликование звучала еще сильнее и радостнее. Он радовался жизни, радовался с другими - такими же, как он - умеющими радоваться. Он любил жизнь - любил, несмотря на преграды, несмотря на проблемы. Он любил жизнь…
А затем он проснулся…
Молодой человек проснулся и как-то неловко встряхнул головой, отгоняя недавнее наваждение о побоях. Наваждение ли?
Нет. Он точно знал, что это когда-то было - было с ним. Он это помнил - зачем он это помнил, почему
