То, что показалось г-же Желинье странным, парадоксальным, противоречивым в функции эго — будучи слишком развитым, оно останавливает всякое развитие, развиваясь же, вновь открывает доступ к реальности, — как раз и представляет собой узловой момент. Как случается, что доступ к реальности вновь открывается в результате развития эго? Какова подлинная функция интепретации Кляйн, отмеченной чертами вторжений, искусственных вкраплений в субъект? Вот вопросы, к которым нам предстоит сегодня еще раз вернуться.
Вы должны были сразу же заметить, что в случае этого юного пациента реальное, воображаемое и символическое ощутимы на самой поверхности. Символическое: я учил вас отождествлять его с языком — что ж, не по мере ли того, как Мелани Кляйн говорит, нечто происходит? С другой стороны, когда Мелани Кляйн замечает нам, что объекты конституированы игрой проекций, интроекций, выбрасываний, обратных включений плохих объектов и что субъект, проецируя свой садизм, видит его возвращающимся от этих объектов и таким образом оказывается заблокированным боязливым беспокойством, — не чувствуете ли вы, что мы находимся в области воображаемого?
Итак, вся проблема заключается в сопряжении символического и воображаемого при конституировании реального.
Чтобы внести некоторую ясность, я напомню вам небольшую модель — подобие стадии зеркала.
Стадия зеркала, как я часто подчеркивал, не является лишь моментом развития. Она еще и показательна, ибо вскрывает некоторые отношения субъекта к своему образу как прообразу Urbild. собственного Я. Так вот, стадия зеркала, отрицать которую невозможно, демонстрируется средствами оптики — что также нельзя не признать. Случайно ли это?
Науки, и особенно те, что лишь зарождаются, подобно нашей, часто заимствуют модели из других наук. Друзья мои, вы себе и не представляете, чем мы обязаны геологии. Не будь геологии, кто бы мог подумать, что на том же уровне можно перейти от свежего слоя к существенно более раннему. Кстати, каждому аналитику было бы не вредно обзавестись небольшой книгой по геологии, наподобие той, что написал в свое время геолог-аналитик Льеба.
Также и оптика могла бы сказать свое слово. И тут мое мнение ни в чем не расходится с традицией мэтра — все вы, конечно, заметили в 'Traumdeutung', в главе 'Психология деятельности сновидения', знаменитую схему, в которой Фрейд описывает всю деятельность бессознательного.
Схема Фрейда
Внутри Фрейд расположил различные слои, отличающиеся от уровня восприятия, т. е. от мгновенного впечатления — это слои S„S, и т. д., являющиеся одновременно образами и воспоминаниями. Такие запечатленные следы будут впоследствии вытеснены в бессознательное. Мы еще вернемся к этой замечательной схеме и воспользуемся ей, но прежде я хотел бы обратить ваше внимание на сопутствующий схеме комментарий, который, похоже, никогда не был объектом внимательного изучения, хотя в другом виде он будет повторен Фрейдом в едва ли не последней его работе 'Краткий курс психоанализа'.
Я прочитаю вам его в том виде, как он предлагается в 'Тгаитdeutung'. 'Тем самым мы подходим к идее психической локальности', — речь идет о поле психической реальности, т. е. о всем, что происходит между восприятием и моторным сознанием 'собственного Я'. — 'Мы совершенно оставим в стороне то, что душевный аппарат, о котором здесь идет речь, известен нам в качестве анатомического органа, и постараемся избегнуть искушения определить психическую локальность в каком-либо анатомическом смысле. Мы останемся на психологической почве и представим себе только то, что инструмент, служащий целям душевной деятельности, является чем-то вроде сложного микроскопа, фотографического аппарата и т. п. Психическая локальность соответствует той части этого аппарата, в которой оформляется изображение. В микроскопе и подзорной трубе это, как известно, лишь идеальные точки и плоскости, в которых не расположено никаких конкретных составных частей аппарата. Просить извинения за несовершенство этих и всех аналогичных сравнений я считаю излишним. Они должны лишь помочь нашей попытке разъяснить всю сложность психической деятельности: мы разложим ее на отдельные части и поставим их в соответствие с отдельными частями аппарата. Попытка определить структуру душевного инструмента при помощи такого разложения, насколько мне известно, никогда не производилась. Она кажется мне безусловно невинной. Я полагаю, что мы можем дать полную свободу нашим предположениям, если только сохраним при этом наш трезвый рассудок и не сочтем леса за само здание. Так как нам для приближения к неизвестному нужны лишь вспомогательные представления, то прежде всего мы выставим наиболее конкретные и грубые предположения'.
Излишне говорить, что данным советам никто и не подумал следовать, а леса были неминуемо приняты за само здание. С другой же стороны, авторитетный пример Фрейда в использовании вспомогательных связей для приближения к неизвестному побудил и меня самого проявить некоторую непринужденность в построении схемы.
Сегодня мы воспользуемся едва ли не простейшим оптическим аппаратом, гораздо более простым, чем сложный микроскоп — хотя было бы и любопытно последовать упомянутому сравнению, но это завело бы нас слишком далеко.
Я бы очень порекомендовал вам поразмышлять об оптике. Интересно, что геометрия и механика, в качестве моделей понимания, послужили в свое время основой для построения целой метафизической системы, но похоже, что до сих пор еще не удалось исчерпать все, что может дать нам оптика. И вместе с тем, эта странная наука, которая пытается произвести при помощи аппаратов нечто особенное, называемое 'образами, изображениями', в отличие от других наук, уделом которых является расчленение природы, препарирование, анатомия, должна бы располагать к грезам.
Важно, чтобы вы верно поняли меня и не стали путать божий дар с яичницей, смешивая оптические образы, изображения с теми образами, которые являются предметом нашего интереса. Но все же не зря они носят одинаковые названия.
Среди оптических образов существуют особого рода различия — некоторые из них являются чисто субъективными — это так называемые мнимые изображения; другие — действительными, или реальными, т. е. ведут себя в некотором смысле так же, как объекты и могут быть приняты за таковые. Более того, для объектов, которыми являются реальные изображения, мы можем дать изображения мнимые, виртуальные. И в этом случае объект, которым является реальное изображение, по праву получает название мнимого объекта.
Но еще более удивительно то, что оптика целиком основана на математической теории, без которой совершенно невозможно ее структурировать. Для существования оптики необходимо, чтобы каждой данной точке реального пространства соответствовала одна и только одна точка в другом пространстве воображаемом. Это основополагающая структурная гипотеза. С виду она очень проста, но без нее невозможно написать ни единого уравнения, ни дать какое-либо символическое представление — оптика становится невозможной. Даже те, кто не знают этой гипотезы, не смогли бы ничего сделать в оптике, если бы ее не существовало.
Реальное и воображаемое пространства здесь тоже совмещены, но тем не менее мыслиться они должны как различные. Область оптики предоставляет нам массу возможностей поупражняться в проведении определенных различий, которые покажут вам, насколько важно в проявлениях феномена участие символического.
С другой стороны, в оптике существует целый ряд феноменов, 14ожно сказать, совершенно реальных, поскольку именно опыт руководит нами в этой области, но где, однако, в каждый миг задействована субъективность. Когда вы наблюдаете радугу, вы видите нечто совершенно субъективное. Вы наблюдаете ее пронизывающей пейзаж на некотором расстоянии. Ее там нет. Это субъективный феномен. Но однако благодаря фотоаппарату вы запечатляете ее совершенно объективно. Итак, что же это? Мы уже не знаем в точности, где субъективное, а где объективное. Или же дело тут в том, что в нашем небольшом понятийном аппарате мы обычно полагаем очень общее различие между объективным и субъективным? Не является ли фотоаппарат субъективным аппаратом, полностью построенным при помощи некоторого х и некоторого^, обитающих в области, где живет субъект, т. е. в области языка?
Я оставляю эти вопросы открытыми, чтобы обратиться прямо к небольшому примеру; я постараюсь сначала представить его вашему разумению и лишь затем — на доске, так как нет ничего более опасного, чем вещи на доске — они всегда выглядят несколько плоско.
