Проводится противопоставление двух типов любви. Во-первых, существует догенитальный тип. Целая статья, под названием. Pregenitallove, посвящена главным образом той идее, что речь идет о любви, в глазах которой объект не имеет абсолютно никакого собственного интереса. Absoluteunselfishness субъект не признает за ним никакой потребности, никакой личной нужды. Все, что хорошо для меня, rightjvw вас — такова имплицитная формула, выражаемая поведением субъекта. Для primarylove, последующей стадии, всегда характерен отрыв от всякой реальности, отказ признавать потребности партнера. В этом она противопоставлена genitallove. Как вы увидите, у меня имеются значительные возражения такой концепции, я покажу вам, что она буквально отбрасывает все достижения психоанализа.
Г-н Гранов, вы были совершенно правы, указав что концепция Балинта строится вокруг более чем нормативной, морализующей теории любви. Вполне справедливо вы подчеркнули, что он приходит к вопросу — является ли то, что мы рассматриваем как норму, естественным состоянием, или же культурным, искусственным результатом, и даже тем, что он называет ahappychance, счастливым случаем? И затем он спрашивает — что можем мы при завершении анализа назвать здоровьем? Является ли аналитическое лечение естественным процессом, или же искусственным? Существуют ли духовные процессы, которые, не будучи прерваны или потревожены, привели бы развитие к состоянию равновесия? Или же напротив, здоровье является счастливым случаем, маловероятным событием? В этом плане, отмечает Балинт, в хоре аналитиков царит полная разноголосица. И это наводит на мысль, что вопрос не был поставлен должным образом.
Вы не достаточно уделили внимание весьма интересному определению характера у Балинта.
Характер контролирует отношение человека к его объектам. Характер всегда означает более или менее широкое ограничение возможностей любви и ненависти. Соответственно, характер означает ограничение способностиуЬг loveandenjoyment, к любви и радости. Измерение радости, имеющее большое значение, выходит за пределы категории наслаждения. Нам стоило бы очертить такое различие. Радость предполагает субъективную полноту, которая заслуживала бы нашего более подробного рассмотрения.
Если бы статья была написана не в 1932 году, я сказал бы, что она послужила распространению определенного идеала пуританской морали. Существующие в Венгрии исторические традиции протестантизма имеют точные исторические параллели с историей протестантизма в Англии. Так, можно наблюдать редкое совпадение идей Балинта, ученика Ференци, следовавшего за своим учителем той тропой, которой мы решили пройти сегодня, — с его судьбой, столь хорошо вписавшейся, в конечном итоге, в английское общество.
Балинт отдает предпочтение характеру в его сильной форме той, что подразумевает собой подобные ограничения. Weakcharacter — это определение для человека, позволяющего взять над собой верх. Излишне указывать, что отсюда следует полная путаница между тем, что он называет анализом характера, и тем, что он без лишних колебаний отваживается выделить в том же контексте как логический характер. Похоже, он не замечает, чторечь здесь идет о совершенно различных характерах — с одной стороны, характер является реакцией на либидинальное развитие субъекта, сетью, охватывающей и ограничивающей такое развитие; с другой же стороны, речь идет о врожденных, конституциональных элементах, при помощи которых характерологи делят индивидов на классы.
Балинт считает, что аналитический опыт способен дать нам в этом плане гораздо большее. Что касается меня, я готов с ним условно согласиться, заметив, что анализ может привести к глубоким изменениям в характере.
Вы совершенно справедливо остановились на том замечании Балинта, что начиная с 1938–1940 годов огромная часть прежнего словаря исчезает из статей по психоанализу одновременно с тем, как воцаряется ориентация психоанализа на объектное отношение. Как говорит Балинт, коннотации этой части словаря были слишком либидинальными — так, например, исчезает термин садистский.
Такое признание весьма показательно. Речь идет как раз об этом — о возрастающем пуританизме аналитической атмосферы.
Балинт вполне отдавал себе отчет в том, что здесь должно быть нечто, существующее между двумя субъектами. Поскольку он был совершенно лишен необходимого концептуального аппарата, чтобы ввести интерсубъективное отношение, ему приходится говорить о twobodies' psychology. Таким путем он пытается выйти за пределы onebody'spsychology. Однако очевидно, что tivobodies' psychology является все же отношением объекта к объкту.
Теоретически, в этом не было бы ничего серьезного, если бы это не имело последствий в конкретном терапевтическом общении с пациентом. Ведь в действительности это вовсе не отношение объекта к объекту. Как вы прекрасно сказали, Балинт запутался в дуальном отношении, отрицая его. Я поздравляю вас, трудно найти более подходящую формулу, чтобы сказать, какие обычно подбирают выражения для объяснения аналитической ситуации.
Для того чтобы продвигаться вперед, всякое знание должно объективировать те части, которые могут быть объективированы. Каким же образом происходит прогресс в анализе, если не благодаря вмешательствам, которые помогают субъекту объективировать себя, рассматривать себя в качестве объекта?
Балинт объективирует субъекта, но в другом смысле. Он предлагает, как я сказал бы, прибегнуть к обращению к реальному, что полностью упраздняет тем самым — вследствие непризнания, как вы только что об этом говорили — весь регистр символического. В самом деле, данный регистр в объектном отношении полностью исчезает, а вместе с ним — и регистр воображаемого. И тогда объекты приобретают абсолютное значение.
Балинт говорит нам, как следует действовать — создать атмосферу, атмосферу неповторимую, атмосферу подходящую. Это все, что ему остается сказать — нечто крайне неясное, почти невыразимое, и тогда он задействует реальность, то, что он называет событием. Очевидно, что анализ проводится не для того, чтобы мы бросались на шею нашему пациенту, а он — нам на шею в ответ. Ограниченность средств анализа заставляет нас задуматься над проблемой, в какой плоскости происходит его действие. Балинту пришлось обратиться к пробуждению всех регистров реального.
Вовсе не случайно реальное всегда находится на заднем плане и я никогда прямо не указываю его в том, что мы здесь комментируем. Собственно говоря, оно просто исключено. И Балинту, как и любому другому, не удастся его вернуть. Но именно поэтому он и пытается к нему прибегнуть. И отклонение в технике вполне соответствует здесь неудаче в теории.
Уже много времени. Я не хочу задерживать вас после без четверти двух.
Я думаю, что Гранов заслуживает хорошей отметки. Он полностью осуществил то, что я от него ожидал, и прекрасно представил вам совокупность проблем, поставленных в книге Балинта — в его единственной книге, являющейся результатом как размышлений автора, так и его профессионального опыта.
На этой почве может возникнуть ряд вопросов. Мы обратимся к ним в следующий раз. Мне единственно хотелось бы выделить статью 1933 года, о которой вы не говорили — 'Transferencefemotions'. Эмоции ли подвергаются переносу? Похоже, что это название недоумения ни у кого не вызвало.
Данная статья не предназначена лишь для аналитиков, она адресована также неспециалистам и написана для того, чтобы разъяснить понятие переноса, которое, как говорит Балинт, большинству мало знакомо, а в научном мире известно гораздо менее, нежели феномен сопротивления. Он приводит несколько примеров. Вы найдете их весьма забавными.
Итак, из этого пробела в изложении Гранова я и буду исходить, чтобы заново разъяснить оставшееся. Из-за того, что у Балинта нет верного определения символа, символ оказывается повсюду.
В той же самой статье Балинт говорит нам, что интерпретация аналитиками своего опыта, естественно, является психологией, или же характеристикой самого аналитика. Это сказал не я, это его собственное замечание. Сам автор дает нам свидетельство тому, что нужно провести психоанализ аналитика-теоретика, чтобы определить место некоторых современных тенденций как теории, так и практики.
До следующей среды.
26мая 1954 года.
