попытка совершения плагиата в науке, и т. д.'
Мы не можем проверить, действительно ли вклад в анализ автора этой фразы ею исчерпывается, так как часть аналитической литературы оказалась в наши дни чрезвычайно труднодоступна.'
Но зато куда лучше понимаем мы пафос, с которым автор, чей текст мы держим в руках, в заключение провозглашает: 'Теперь можно сравнить два типа аналитического подхода'.
Ибо по мере того, как он уточняет, в чем состоит его собственный, становится ясно, что анализируя patterns поведения субъекта он пытается, собственно говоря, вписать это поведение Bpattems аналитика.
Разумеется, при этом выясняется и кое-что еще. Так, вырисовываются фигуры отца и деда, создавая ситуацию с тремя персонажами, которая выглядит тем более интересной, что первый из них, похоже, не дотягивал до уровня второго, известного на своей родине как выдающийся ученый. Далее автор изощряется на предмет деда и отца, который был человеком незначительным, — мы бы предпочли, чтобы он получше указал ту роль, которая во всей этой игре принадлежит смерти. Что большие и маленькие рыбы на совместной с отцом рыбалке символизируют классическое 'сравнение', занявшее в мире современной ментальности место, принадлежавшее в ушедшие века другим, более галантным — мы в этом не сомневаемся! Но подход ко всему этому выбран, осмелюсь заметить, не слишком удачный.
Единственным доказательством тому с моей стороны послужит обещанный в моем примере состав преступления, т. е. то самое, что демонстрирует нам Крис как свой победный трофей. Полагая, что уже достиг своей цели, он сообщает об этом пациенту. 'Интересны только чужие идеи, они единственное, что стоит заимствовать; овладевать ими — вопрос сноровки' (именно так перевожу я слово engineering, потому что думаю, что оно перекликается со знаменитым американским howto — хотя можно перевести и иначе, скажем: вопрос планирования).
«В этот момент моей интерпретации, — рассказывает Крис, я ожидал реакции пациента. Пациент молчал, и сама продолжительность этого молчания- уверяет Крис, ибо последствия у него рассчитаны, — имеет особое значение. Затем, словно пораженный внезапным озарением, он произносит 'Каждый день после сеанса, перед завтраком, прежде чем возвратиться на свою работу в бюро, я захожу на такую-то улицу (улицу, поясняет автор, известную своими маленькими, но изысканными ресторанами) и изучаю меню за стеклами витрин. В одном из ресторанчиков на этой улице я и нахожу обычно мое любимое блюдо — сырые мозги'.» Вот последнее слово его наблюдений. Но живейший интерес, который я испытываю к случаям, когда горы, повинуясь внушению, рождают мышей, удержит, я надеюсь, еще ненадолго ваше внимание, если я попрошу вас рассмотреть со мной вместе данный случай.
Речь всецело идет об индивидуальной особи рода actingout мелковатой, правда, но зато прекрасно сформировавшейся.
Одно то удовольствие, которое она приносит своему акушеру, приводит меня в изумление. Уж не думает ли он, что перед ним неподдельное обнаружение id', которое его высокому мастерству удалось спровоцировать?
В том, что сделанное субъектом признание вполне может рассматриваться в качестве переноса, не вызывает сомнений, хотя автор и поставил себе задачей — сознательно, что он подчеркивает, — избавить нас от деталей, касающихся — и здесь уже я подчеркиваю — сочленения между средствами защиты (демонтаж которых он только что нам продемонстрировал) и сопротивлением пациента в ходе анализа.
Но сам акт, как понимать его? Не иначе как внезапное проявление изначально отторгнутых 'оральных' отношений, что и объясняет, разумеется, относительную неудачу первого анализа.
То, что отношения эти проявляются здесь в форме акта субъекта, оставшегося совершенно непонятым, не несет для этого последнего никаких преимуществ, но зато наглядно показывает нам, во что упирается анализ сопротивлений, состоящий в том, чтобы во имя анализа защиты атаковать мир (patterns) субъекта с целью реорганизовать его по образцу мира самого аналитика.
'' Общепринятый английский перевод фрейдовского термина 'Es'.
Я не сомневаюсь, что пациент, в конечном счете, с большим удовольствием сядет на диету свежих мозгов и здесь. Поступив таким образом, он уложится в еще один лишний pattern — тот самый, что многие теоретики буквально навязывают процессу анализа, именуя его интроекцией собственного Я аналитика. Надо надеяться, конечно, что и здесь они имеют в виду здоровую его часть. И в этой связи идеи Криса об интеллектуальной продуктивности должны, нам кажется, пользоваться в Америке гарантированным успехом.
Представляется второстепенным вопрос о том, как пойдут у него дела с настоящими мозгами, сырыми, теми, что предварительно подрумянивают в разогретом масле, для чего рекомендуется предварительно снять с них оболочку — операция не из легких. Но все же вопрос это не совсем праздный: представьте себе скажем, что он обнаружит у себя вкус, не менее утонченно-требовательный, к мальчикам нежного возраста — разве не возникнет при этом, в сущности, то же самое недоразумение? И разве это, так сказать, actingout, не окажется для субъекта столь же чуждым?
Это означает, что подходя к сопротивлению собственного Я субъекта в его защите и ставя перед его миром вопросы, на которые он должен был бы дать ответ сам, мы рискуем получить ответы весьма неуместные, чье реальностное достоинство, в области влечений определяемая стоимость, не совпадает с тем, что заявляет о себе в симптомах. И это позволяет нам лучше понять выводы, сделанные Ипполитом при изучении положений, которые были высказаны Фрейдом в работе 'Vemeinung'.
От редактора
'Семинар' Жака Лакана — безусловно, наиболее значительная часть его наследия. Он представляет собой 'транскрипцию', записи лекций, читавшихся Лаканом регулярно с 1953 по 1979 год, составляя, таким образом, двадцать шесть томов, из которых к настоящему времени подготовлено к изданию и полностью опубликовано лишь девять. Публикация ежегодных семинаров осуществляется не в хронологическом порядке, что обусловлено проблемами технического характера и не имеет для французского читателя критического значения ввиду широкого хождения стенографированных неавторизованных версий, публикаций резюме некоторых семинаров (например V и VI) и подготовленных к печати и опубликованных Жаком-Алэном Миллером выдержек из лекций последних лет.
Ввиду того, что русскому читателю источники эти практически не доступны, мы сочли удобным восстановить в публикации хронологическую последовательность, облегчая тем самым 'вхождение' в непростую логику лакановского мышления. Читатель сможет наблюдать, как кристаллизуются постепенно важнейшие понятия лакановского анализа, как тщательно подбираются, а порой и создаются означающие для них, как постепенно скользит, меняется, течет вкладываемое в новые термины, означаемое ими, содержание, обнаруживая тем самым их, означающих, суверенное достоинство.
Но, рассматривая 'Семинар' как единое целое, как единое 'высказывание', в восприятии которого необходима последовательность, нужно помнить, что осмысляется высказывание лишь задним числом и смысл каждого предыдущего элемента меняется в свете последующих. Именно такая последовательность и связывает тома 'Семинара', где каждый последующий не только отсылает нас к более ранним, требуя их предварительного усвоения, но и дает нам, в свою очередь, ключ к пониманию их, предлагая обновленный, более адекватный предмету язык описания. Начавшись как развернутый комментарий к работам Фрейда, как 'правда о Фрейде', семинар постепенно перерастает в 'правду о себе', демонстрирует впечатляющую попытку говорить о том, что 'прочитывается', как бессознательное, в собственных текстах.
Отчасти поэтому, учитывая неспешность публикации 'Семинара' на родине автора и ввиду явной невозможности предоставить читателю весь свод целиком, решено было присоединить к транскрипциям ранних семинаров относящиеся к тому же времени и параллельные им по содержанию тексты (порой представляющие собой отдельные лекции из этих же семинаров), отобранные и отредактированные в 1966 году самим автором для 'Ecrits' — единственного вышедшего сборника его трудов.
Лишь в свете 'Семинара' тексты эти — необычайно трудные, насыщенные и герметичные по
