— Во времена моей молодости, Роби, было принято сначала здороваться, а уж потом задавать вопросы. И насколько я знаю, законы этикета не менялись за последние годы. Или я ошибаюсь?
Я немного смутилась. Сколько раз ругала я себя за свою торопливость. И вот опять, стоит мне увлечься, как я сразу мчусь впереди ветра.
— Извините! И, конечно же, доброе утро! У меня полно недостатков, но этот, наверное, самый большой. Я не могу оставаться сдержанной, когда во мне бушует любопытство и голова занята нераскрытыми загадками.
— А не надо быть сдержанной, Роби. Если бы люди сдерживали себя в порыве познания, мы бы до сих пор жили в пещерах и носили звериные шкуры, прикрывая наготу. Надо всего лишь чуть-чуть подумать, прежде чем действовать.
— Вот и тетушка мне твердит то же самое: 'Сто раз подумай, прежде чем что-то сделать', а я наоборот всегда наворочу сто дел, прежде чем остановлюсь и подумаю, то ли я вообще делаю.
— Ну, это не беда, главное вовремя остановиться и ответить за последствия, — он подмигнул мне, комично сощурившись.
Увидев старика, я опять поразилась его необычной схожести с лепреконом. Маленький, сморщенный с увесистым грушевидным носом и в зеленых одеждах, он сидел на скамейке, выставив руки перед собой и опершись ими о трость, и наблюдал, как я устраиваюсь на траве. Котелок он снял и положил рядом с собой. Под шляпой голова у старика оказалась вся в проплешинах, но это не мешало ему отращивать жесткие волосы и стягивать их шнурком в хвост.
— Так значит, и моя скромная персона тебе небезынтересна?
— Сомневаюсь, что найдутся люди, которые будут к вам равнодушны.
— Хм… думаю, ты права, почти все люди в моем окружении питают ко мне сильные чувства.
— Вот видите! Вы необычный человек и, наверняка, вас все любят!
Внезапно он рокочуще рассмеялся. Я до сих пор не могла привыкнуть к его громкому раскатистому голосу, который не соответствовал щуплой фигурке.
— Я могу пересчитать по пальцам одной руки тех людей, которые меня любят. Да и те, при ближайшем рассмотрении, 'любят' меня по той причине, что я могу им дать то, что они хотят.
— Я не верю в это! Неужели нет людей, которые бы просто любили вас? А ваши родные?
— По-моему, мы отвлеклись от темы, мисс. Мне казалось, ты хотела услышать о Китчестерах, а не о моих стариковских проблемах… — но, заметив упрямое выражение на моем лице, добавил. — Однажды Диоген, возвращаясь из Олимпии, на вопрос, много ли там было народу, ответил: 'Народу много, а людей немного'. Так и у меня — родных много, а близких — никого. Так что мне любить некого, так же, как и им — не за что любить меня… Кстати, мое имя Лемуэл.
— Лемуэл! Как необычно. Вы и впрямь, как настоящий лепрекон!
Несколько секунд он смотрел на меня непонимающе, а потом расхохотался, да так, что скамейка под ним опасно затрещала и накренилась, грозя опрокинуть старичка. Но все обошлось. На земле оказался лишь котелок, упавший от сильной тряски и покатившийся по крутому склону к самой реке. Я соскочила и схватила его, не дав упасть в воду. Затем, отряхнув от земли и сухих травинок, передала его владельцу.
— Сейчас редко встретишь таких живых девиц, — сказал он, отсмеявшись и нахлобучив котелок на голову. — Ни в коем случае не меняйся! Никогда не угадаешь, какой фортель ты выкинешь в следующее мгновение…
Он хотел еще что-то сказать, но замолчал и задумался, опустив голову и выводя тростью на земле корявые знаки. Не дождавшись продолжения, я ответила:
— Уверяю вас, я вполне устраиваю себя и не собираюсь меняться… Теперь, может быть, перейдем к нашим баранам, ой…то есть к Китчестерам?
— Ну что ж… с кого же начнем?
— С графа, конечно! Больше всего мне не терпится узнать про него, — заявила я старичку
— Кто ж прыгает от закуски к десерту? Так у тебя интерес к остальным блюдам пропадет. Оставим графа напоследок. В конце концов, у старика не так много родственников, чтобы рассказ о них занял много времени, и ты не успеешь соскучиться.
Мистер Лемуэл принял расслабленную позу и сложил руки на животе.
— Итак. Пожалуй, начнем с сестры графа — Элеоноры. Это, наверное, единственный человек в замке, кого тебе следует опасаться.
— Мне незачем ее опасаться! Я не собираюсь знакомиться ни с ней!
— Пути господни неисповедимы, — хмыкнул старик.
— Но эти пути проходят мимо меня! — упрямо отрезала я.
Он говорил так, будто бы знал обо мне все. Видимо, после вчерашней встречи мистер Лемуэл расспросил обо мне Била или Грейс. Я встревожилась, ведь если это так, то он мог рассказать о моем интересе к Китчестерам графу. Но старичок больше ничего не сказал. Он достал из внутреннего кармашка сюртука кривую трубку и начал заботливо набивать ее табаком из кисета, висевшего на поясе. После чего долго раскуривал, пыхтя и жмурясь от удовольствия. От трубки поднялось плотное терпкое облачко, и старик задымил еще усерднее, выдыхая вверх тугие кольца дыма. У меня защипало в носу, и я приглушенно чихнула, зажав рот ладонью.
— Та еще благочестивая ведьма! — выдал вдруг старик на мой чих.
Обескураженная его словами, я возмущенно воскликнула:
— За что же вы меня так! Я, конечно, не неженка, чтобы от любого неудобства в обморок падать, но от вашего чада даже самый крепкий человек не сдержится и расчихается.
— Бог с тобой, я ж не тебя красочным словцом наградил!
— Если сестру графа, то чем же она заслужила такой лестный эпитет, мистер Лемуэл?
— Если будешь задавать меньше вопросов — узнаешь!
— О, конечно! Опять мой длинный язык!
— Леди Элеонора Редлифф, в девичестве Сноу, значительная особа в замке, — тем временем продолжил старик. — Любительница закулисной игры, в которой сама предпочитает выступать режиссером. Ее основное занятие — плести интриги и дергать за ниточки своих марионеток.
— И кого же она дергает? Едва ли граф позволит управлять собой собственной сестре.
— Сейчас ему уже наплевать, что кто-то решает за него семейные дела, — после недолгого молчания ответил старик. — А сестра графа с большой охотой берет эти заботы на себя. Кроме того, именно она верховодит в собственной семье, состоявшей из ее тщедушного мужа, отставного полковника Ферджиса Редлиффа, дочери Эллен и зятя Мэтью Уолтера. Не скажу, что кто-то из них заслуживает хоть капельки уважения. Но леди Элеонора считает своим долгом каждый раз указывать им на этот недостаток. Ее любимый способ общения с ними — это презрительные намеки и бесконечные упреки их убожеству.
— Они что инвалиды?
Старик кисло усмехнулся:
— Нет, они убоги в другом. Один — не просыхающий пьяница, чьи мозги, если таковые когда-то и имелись, давно проспиртовались и атрофировались. Полковник до сих пор уверен, что его 'маленькая слабость' для других остается незаметной, и никто не догадывается о его любви к спиртному. Он ворует бутылки и набивает ими сюртук, прячет под шляпу и даже засовывает в сапоги, становясь при этом похожим на вздутое огородное чучело. Прокрадываясь по дому и думая, что никто не замечает торчавших из рукавов горлышек или отяжелевших карманов, или звона стекла, он выискивает укромное местечко, где в строжайшей тайне предается возлиянию. Но он быстро отключается и храпит несколько часов, пока не протрезвеет. А потому на его воняющее перегаром тело можно наткнуться в любом месте дома, даже самом неожиданном. Служанки иногда, услышав раскаты храпа под лестницей или в темном чулане между витками колбас, разбегаются в страхе, крича, что там привидение.
— Как же граф терпит такого чудика? — спросила я сквозь смех. — Почему не запретит пить? А леди Элеонора? Она обязана помочь ему избавиться от пьянства, а не упрекать.
— Я же тебе говорил, что графу давно безразлично, что твориться вокруг него. А Элеонора никогда не допустит, чтобы ее муженек забыл о выпивке. Алкоголь дает ей власть, и своими упреками она только еще больше разжигает в нем желание напиться. Бессердечная особа! Хотя ничего другого о Китчестерах и не
