божьим, и оружием Всевышнего, луком, чья стрела была устремлена в небо.
И точно созревшая пшеница, волновались на ветру пики. Длина их была в семь локтей, и включала замок и наконечник в пол-локтя. Замок копья обхватывали три кольца, насеченные, как и витые изделия щитов. Они были отлиты из того же сплава: золота, серебра и меди. И обрамление по обе стороны кольца, также было мастерски заключено в искуснейшую форму. А по кругу шёл неповторимый узор из драгоценных камей. И пойманное в узор солнце, порождало всё те же радужные блики. Оружие Бога.
Наконечник копья был составлен из белого, блестящего железа, и был обращён к острию стержнем пшеничного колоса, выкованного из чистого золота. И появилось в безоблачном небе Израиля единственное белое облако, напоминающее собой вертолёт, отливающий хромированной сталью, в котором едва можно было различить кого-то в белом одеянии, белизной превосходящим свет.
Когда видение рассеялось, Матросик испуганно взглянул на остальных.
— Что за хрень? — спросил он, и непроизвольно перекрестил рот, — что за дети Тьмы?..
— И дети Света! — подсказал Молодой, и зачем-то протёр кулаками глаза. — Вы видели, что за мечи у них были?
— Настоящие секиры, — сказал Мужик со знанием дела. — Ровные, к острию идущие углубления для стока крови. С каждой стороны по два. Лезвие укреплено с обеих сторон золотым колосом. Длина, эдак, в локоть с половиной, и ширина — пальца четыре. На рукоятке отборный рог с резным узором в золоте и серебре, и просто усыпан драгоценными камнями.
— А ещё — Иисус, — робко сказал Матросик. — В белых одеждах. И облако, что белее снега зимой… Что это было?
— Эпизод моего уголовного дела, — сказал Кандидат и грустно улыбнулся.
— Гипноз, что ли?
Все молча ждали ответа, а Кандидат потянулся, и подошёл к окну. Закурив, он выпустил дым в форточку высокого тюремного окна.
— Матросик, а что было в руках Иисуса? — Спросил Кандидат с надеждой.
— Так ведь…Крест! — вспомнил Матросик. — Точно. В одной руке — крест, в другой… не помню.
— Свитки, — сказал Кандидат. — Он нёс в руках Свитки, на которых были начертаны… если угодно, понятия. Общие для всех.
— И о чём там, конкретно? — спросил Морячок.
— О сверхчеловеке, — сказал тихо Кандидат, но так, что его услышал каждый.
— Да иди ты! — Хохотнул Морячок.
— Докажи!
— Иисус учил сверхвозможностям человека.
— Каким?
— Разным. Тем, которыми владел сам. Обучал способам ощутить себя Творцом. Учил, как и где построить Храм, чтобы в нём первосвященствовал Всевышний.
— Ну? — промычал Молодой.
— Не нукай, не запряг! — Наехал на Молодого Морячок. — Ты что, не понял, насколько это не про нас?
— Это как раз про нас, — возразил Кандидат, улыбаясь. — Если мы не хотим тотального уничтожения людей, другого пути у нас уже нет.
— Может, кто и хочет, только не я, — сказал Молодой.
— И я не хочу, — искренне сказал Морячок.
Мужик согласно кивал головой, а Бывалый спросил:
— А кто тогда хочет?
— Никто не хочет. Но изменить себя, и возлюбить ближнего как себя самого, мало кто сегодня может. — Молодой перебил Кандидата заливистым хохотом, но тут же получил удар по почкам.
— Продолжай. — Заинтересованно сказал Бывалый.
— Так вот. Тут не смеяться надо. Ведь если не возлюбить… если всё оставить, как есть… то уже сегодня планета может оказаться без городов, зон и тюрем. Без нашей «крытки», и колючей проволоки. И не будет ни конвоя, ни сук. Но не будет и мужиков, и тех, кто мог бы помянуть сметённое с лица Земли человечество. — Кандидат замолчал. Ветер бессильно взвыл и умолк, а в наступившей тишине было слышно, как на лампе спаривались мухи.
— Никого! — Прервал тишину Морячок. — Чистая планета. Без параши. — От его слов стало ещё тоскливей.
Бывалый вдруг оказался за спиной Михаила, и прошептал на ухо:
— Сдаётся мне, не крест, а кинжал был в руках Иисуса.
— Как! — Вскрикнул Кандидат, а Бывалый его больно обнял за шею и прошептал:
— Тише. Не на рыбалке. Слыхал я байку, стянули, якобы, у самого Иисуса кинжал. А к нему и бумаги какие-то в придачу.
— Ты их видел?! — Изменился в лице Кандидат.
— Тихо, тихо, тихо. — Улыбался Бывалый, отводя Кандидата подальше от ушей. — До твоего гипноза я их не видел, а только слышал о них. Тут один человечек сидел, всё во сне про свитки какие-то бормотал, так за ним из ФСБ приезжали.
— Кто такой? — Спросил Кандидат.
— Сашка. Бубен.
— И где он теперь?
— А я знаю? — хмыкнул Бывалый. — Ему мокруху клеили. Тройное убийство.
Двери камеры отворились. Конвойный ввел старика-арестанта. Тот с уважением взглянул на Кандидата и бочком протиснулся между ним и Бывалым, успев тому что-то шепнуть.
— А ты знаменитость, — сказал конвойный Кандидату. — Давай, на выход.
— С вещами? — Спросил с надеждой Кандидат.
— Щаз! Прямо с вещами. Иди! Кум зовёт. — Заржал конвойный. — На ковёр.
В кабинете начальника тюрьмы по-домашнему уютно. Большие окна, выходящие во двор, занавешены тяжёлыми шторами алого бархата. Поверх ниспадают гардины, лёгкие, ажурные и белоснежные. На полу настлан палас, и дорогой ковёр. Так что, сказав, что кум вызывает Кандидата на ковёр, конвойный не соврал, заставив заключенного снять ботинки у дверей.
— А! — Обрадовался начальник тюрьмы, увидев Кандидата. — Заходи. Да ты знаменитость.
— Так уж и знаменитость. — Скромно потупив взгляд, произнёс Кандидат.
— Не скромничайте, Михаил Аронович. О вашей афере СМИ уже раструбили на весь мир! Не сегодня-завтра на телевидение попадёте. Знаменитость. Знаете, интеллектуальный уголовник нынче не новость, но не каждый становится знаменитостью. — Полковник встал из-за огромного дубового стола, покрытого зелёным сукном, указывая рукой на кресло. Он был крепким мужиком, этот полковник, с глазами белого медведя. — Знаете почему?
— Нет.
— Чтобы стать знаменитым, нужен продюсер. Шоумен. А не у каждого он есть.
— А у меня, что ли, есть?
— Есть. По крайней мере, с сегодняшнего дня. Но обо всём по порядку. Будем знакомы. Полковник Скрипник. Сергей Валерьянович.
— Левин, — сказал Кандидат, — Михаил.
— Знаем, знаем! — Заулыбался полковник. — Левин Михаил Аронович. Археолог. Кандидат наук. Декан факультета. Коллекционер древних рукописей. Обвиняется в подделке артефактов.
— Умней ничего не придумали? — Сказал Михаил.
— Не скажите. Мир шоу-бизнеса вторгается и в наши пределы. Скажу прямо: не вы, к моему сожалению, возглавляете топ-список фальсификаторов. Вы пока на втором месте. А на первом — некто Одед Голан из Израиля. Не знакомы?
