чертах его характера. А Линда верила в себя не столько благодаря тому, кем она была, сколько полагаясь на то, что она имела. Когда на сцене появилась Элейн, у которой практически ничего не было, но которая могла то, что Линде было не суметь сделать, она сразу же ее основательно невзлюбила, а Элейн платила ей тем же, испытывая при этом и некоторое любопытство.
В этот день Бен впервые понял, как Линда относится к Элейн. Раньше он не очень-то обращал внимание на Элейн, только любовался ее акробатическими номерами издали. А теперь он обнаружил, что смотрит на нее, вспоминая, как она танцевала «Агаду». Вскоре он обнаружил, что Линда провоцирует ее всеми возможными путями.
В тот день у Бена с Эндрю произошла размолвка на большой перемене. Как только Эндрю заговаривал об игре, а он практически в последнее время ни о чем другом говорить не мог, Бен тут же вспоминал то ужасающее чувство унижения, которое ему пришлось пережить. Эндрю безумно хотелось, чтобы Бен пришел к нему и продолжил с ним игру, но Бен, который обычно делал то, что скажет Эндрю, категорически отказывался. На большой перемене он подтвердил свой отказ, и теперь Эндрю наказал его тем, что не замечал его, отводил взгляд, делал вид. что рядом с ним никого нет. Точно невидимый занавес разделил их, и это мучило Бена и даже наполняло чувством вины и раскаяния. Но тут он кое-что вспомнил в связи с «Космическими демонами».
— Ты должен мне два доллара, — сказал он Эндрю, когда они выходили из класса.
— Да брось ты, — сказал Эндрю. — Это не стоит двух долларов. Они достались бы тебе слишком легко.
— Но мы же поспорили! — сказал Бен. — Слово надо держать. Ты бы заставил меня платить, если бы ты выиграл.
— Ладно, ладно, — сказал Эндрю. — У меня сейчас нет. Я тебе потом отдам.
Бен рассердился. Он знал, что у Эндрю есть деньги, он видел, как тот разменял пятидолларовую бумажку за завтраком. Эндрю глядел на Бена с вызовом, на его лице было заносчивое выражение, обычное для Эндрю, но раньше Бен старался его не замечать. Ему не хотелось ссориться с Эндрю, ведь он был его лучшим другом. Но зачем врать? И чего уж так вечно задаваться? Бен повернулся и пошел прочь, не говоря на слова.
Линда Шульц потянула Эндрю за рукав.
— Хочешь жвачку? — спросила она, вытаскивая ее из кармана.
— Конечно, — ответил он так, точно делал ей великое одолжение. Она пошла рядом с ним к воротам.
— Ты знаешь эту новенькую Элейн Тейлор?
— Ну и что?
— Ее мама удрала и оставила ее с отцом.
Обычно такого рода сплетни нисколько не интересовали Эндрю. Но слова Линды заставили его вспомнить о ссоре между родителями. Ему казалось, что он про это забыл, но, оказывается, нет, он понял, что переживает их размолвку.
— Откуда ты знаешь? — спросил он.
— Джон Ферроне сказал.
Линда вовсю жевала резинку, глаза ее сияли.
— Ничего удивительного. По-моему, она слегка того.
«А я — нет, — подумал он. — Со мной этого случиться не может».
— Ты бы поглядел на ее отца. Настоящая горилла.
— Все правильно. Горилла и шимпанзе.
Линда засмеялась.
— Можно я пойду с тобой?
— Не. Мама заедет за мной на машине. Пока.
Ледяной ветер вихрем кружил опавшие листья вокруг ребятишек, которые по двое, по трое уходили из школы, торопясь попасть домой. Только Элейн все еще болталась в школьном дворе. Увидев ее, сидящую на корточках возле конторы, Бен захотел поговорить с ней. Что-то было в ней такое одинокое и печальное, а у Бена было много доброго в характере, и это доброе в нем откликалось на ее печаль.
— Ты домой не идешь? — спросил он ее.
Она покачала головой.
— Жду папу. Он делает уборку после уроков. Но он пока даже еще и не приходил.
Ей было тошно от всего, она устала и промерзла.
— Он, может, и забыл поглядеть на часы, — добавила она с грустью. — Мне тут целую вечность придется торчать.
Никто в доме у Бена никогда не забывал поглядеть на часы. Он присел рядом с ней просто так, за компанию. Через несколько минут он спросил:
— Ты правда работала в цирке?
— Нет. Джон все перепутал, — сказала она, скрещивая руки на груди, чтобы немного согреться. — Это не был настоящий цирк со зверями. Просто труппа цирковых актеров, которые умели кувыркаться, играть на разных инструментах, жонглировать. Мы провели какое-то время с ними. Папа вел грузовик и помогал ставить шатер. А они меня кое-чему научили. Мы ездили по побережью Нового Южного Уэльса, выступая в курортных местах и в деревнях.
— Ух! Наверное, это интересно!
— Да, было здорово.
На Бена повеяло приключениями и свободой, и он поглядел на нее с интересом. Она была совсем не похожа на тех, кого он знал, и ему захотелось получше с ней познакомиться. Ему пришла в голову мысль.
— Ты не покажешь мне что-нибудь из того, что ты умеешь? Мистер Рассел еще не ушел, мы спросим у него, может, можно поупражняться на мате в спортзале?
Элейн поднялась. Она вся дрожала от холода.
— Давай, — сказала она. — Хоть согреемся немножко.
Глава седьмая
— Так вот вы где прячетесь!
Это было неделю или две спустя, Джон Ферроне вошел в спортзал как раз в тот момент, когда Элейн показывала Бену, как делать фляк.
— Я вас везде искал.
Это прозвучало у Джона очень печально.
Элейн увидела здоровенный кровоподтек на левой щеке Джона. Его левый глаз заплыл, и видно было, что он перед тем плакал.
— Только не начинай реветь, — сказала Элейн торопливо. Она не выносила слез. В ней жило тяжелое воспоминание, и она старалась гнать его от себя. В один из первых странно молчаливых дней, когда мама только что оставила их, она застала отца плачущим. С усилием отогнала это воспоминание.
— Расскажи, что случилось? — попросила она Джона.
— Нас выперли из библиотеки. Марс говорит, что это все из-за меня. Но это из-за него самого. И теперь он бесится, потому что целый месяц не сможет играть.
— За что они вас? — спросил Бен. — Что вы такое совершили ужасное?
— Я ничего не сделал, — сказал Джон. — Во всем виноват Марио. Во-первых, он явился со страшной прической панка.
— Ему идет, — засмеялся Бен. — Он и есть панк.
— Какой уж тут смех! Мама его убьет. И ухо проткнул. И запихнул туда две серьги. Честно, он просто свихнулся.
— Но не за это же они выгнали его из библиотеки, — сказала Элейн.
