— Она, видимо, их очаровала, — поддел ее Джек.
Сэнди проигнорировала его замечание и обернулась к Торну:
— Что-то случилось с магнитолой.
Исландец поднялся и нырнул в рубку. Через минуту оттуда вновь понеслась музыка. Питер был прав — она ничего общего не имела с теми мелодиями, которые раздавались с проплывавших мимо судов. Унылая и ритмичная, она походила на что-то среднее между завыванием ветра и человеческим голосом, и от ее звуков мурашки бежали по коже. Торн вышел из рубки и, ни слова не говоря, уселся на носу.
Питер повернулся к Сэнди, кивком указав в сторону мостика:
— Тебе лучше вернуться. Эти ребята — моряки, и ничего не стоит их расшевелить.
— Благодарю покорно. Я уже проявила свою гордость — до сих пор не могу успокоиться. К тому же на прошлой неделе меня отшили эсэмэской.
— Мне это знакомо, — сказал Питер. — Дважды меня посылали по электронной почте и один раз — телеграммой.
— Думаешь, тебе хуже, чем мне?
Питер усмехнулся:
— У меня был безнадежный любовный треугольник с близнецами, причем один меня обожал, а другой терпеть не мог.
Они помолчали.
Город исчез за выступом мыса, на берегу стали загораться огни. В небе собрались облака, воздух сгустился, ветер и плеск волн практически заглушили музыку.
— Просто счастье, что у нас есть Джек и Бет, — неожиданно сказала Сэнди.
Джек буквально обернулся к ней:
— Это ты к чему?
— Вы наша последняя надежда. Не знаю, что бы мы без вас делали.
Палуба вдруг резко накренилась, и Торн, врезавшись в перила, что-то крикнул по-исландски. Катер вышел из поворота, и Торн, ухмыльнувшись, занял свое место на носу.
Питер обернулся к Сэнди:
— Мы всегда друг друга понимали, крошка.
Она благодарно взглянула на него:
— Да, Питер.
— Может, потанцуем?
— Почему бы и нет?
Они вскарабкались по трапу наверх и начали танцевать медленный вальс на фоне ночного неба, выбиваясь из ритма, когда палуба под ними покачивалась. Джуди смотрела в темноту, и Джек почувствовал себя неловко.
— Я… Я прошу у вас прощения за эту парочку.
Джуди улыбнулась:
— Не стоит. Они великолепны.
— Я хотел сказать… наверное, вы подумали, что они такие ограниченные…
Она стояла, облокотившись о перила, и Джек осторожно присоединился к ней. В темноте, когда не видно лица, можно говорить о чем угодно.
— Я рада, Что ты с ней, Джек. Бет и Фрэнк были единым целым, между ними всегда существовала неразрывная связь. Когда я вспоминаю, что у нее есть ты, мне становится легче.
— Мне кажется, ей немного лучше.
— Она старается.
Музыка стихла — а может, парни в рубке выключили магнитолу. Катер двигался в тишине, нарушаемой лишь плеском волн и мерным гудением двигателя. Джуди осушила свой бокал и теперь держала его обеими руками, будто пытаясь согреться.
— Я должна кое-что сказать тебе, Джек. Потерять человека, с которым прожила тридцать лет, вовсе не легко, хотя, возможно, по сравнению с некоторыми другими вещами и не так страшно.
Джек не нашел что сказать и лишь покачал головой.
Джуди между тем продолжала:
— Фрэнк был хорошим мужем, но у нас не все шло гладко. Особенно в последние годы. Понятия не имею, зачем я тебе это рассказываю. Честное слово, не понимаю причины.
В ее поведении всегда было что-то театральное. Но теперь, стоя на ветру, в ночи, она казалась искренней — такой Джек ее не знал.
— Когда умер мой отец, все его идеализировали, — сказал он. — Многое было пересмотрено. А я хотел, чтобы люди помнили, каким он был на самом деле — слегка чудным и в то же время очень спокойным, в своей уникальной манере. И мне всегда казалось, что это правильно. Что это важно.
Джуди загадочно улыбнулась:
— Наверное, так и есть.
Огни на северном берегу сменились темнотой; катер набрал скорость и сделал пологий разворот, чтобы пройти вдоль правого берега бухты. Штурвал снова был в надежных руках. Джуди, полуобернувшись к рубке, попросила:
— Не говори ничего Бет. Девочка всегда обожествляла отца.
Спустя мгновение на палубе появилась Бет. Подхватив их под руки, она взглянула за борт. В ночи ее кожа светилась, а щеки пламенели — Джек ощущал исходящее от них тепло.
— Они прогнали меня из рубки, — сказала Бет. — Ты уже показал Торну манускрипт?
— Да, но он тоже не знает, что это.
Джек под курткой прикоснулся к реликвии, покоившейся на груди. Ситуация его не обескуражила: исчезающие и исчезнувшие языки были во все времена. Это вообще чудо, что языкам удается уцелеть.
— Какой манускрипт? — встрепенулась Джуди.
— Ерунда, мама. Очередная работа Джека.
Бет, стиснув ему пальцы, виновато посмотрела на него, но тут же ее внимание переключилось.
— Ой, смотрите!
Катер приближался к Южному мысу, где стоял массивный, желтый в тумане, маяк, простиравший свои лучи до самого горизонта. Джуди, повернувшись к верхней палубе, молча наблюдала, как в тишине танцуют Питер и Сэнди. Бет не отрывала восторженных глаз от маяка, как будто много лет не была на море.
— Джек, я должна тебе кое-что показать.
— Сейчас?
— Нет, потом.
Теперь, когда они стояли на борту, все языки казались одинаково бесценными, и Джек (а в его лице — весь мир) не мог позволить ни одному из них исчезнуть — ни языку прикосновений, который объединял его и Бет, ни еретической скорописи Фрэнка и Джуди, ни завиткам и петлям, затаившимся у него под курткой. Ощутив внезапный прилив решимости спасти все это, Джек, когда катер, миновав буруны, обогнул маяк и снова начал приближаться к городу, сказал себе: «Я — их последняя надежда».
ГЛАВА 5
Самое лучшее в работе переводчика и в изучении новых языков — своеобразная текстура, которая охватывает повседневные вещи. Перед вами не просто стул. Есть «стул» по-французски и «стул» по-русски — и у каждого из этих слов свои значения и коннотации, они по-разному звучат. Это придает предметам новые измерения и нюансы; любовь не просто любовь, а слова, ее обозначающие.
Если слово забыто, вещь исчезает. Гора, океан, ветер, город приходят в забвение, если их имена утрачены. Мир сокращается, когда теряет способность читать древние тексты — индийские, меройские или ронгоронго. С каждым утраченным языком он уменьшается, даже теперь — особенно теперь.
Их первая ночь, часы, потраченные на раздевание. Джек называл каждый предмет одежды на всех
