страшные и опасные преступники Сан-Доминики, те, кого давно следовало уничтожить, но кто по неясной прихоти властей продолжал влачить существование, лишенное всякого смысла.
На каждом этаже имелся пост охраны, откуда прекрасно просматривался ярус с камерами. Решетки на каждой из них были давно заменены на глухие двери, обшитые стальными листами, с маленькими окошками для передачи неизвестным заключенным своей порции рациона.
А охранникам строжайше запрещено было общаться с заключенными, но человеческая натура при крайнем недостатке информации склонна оперировать слухами и домыслами — неистребимыми вирусами людских мозгов.
— Давно здесь? — Старший охранник пан Счемачевский отхлебнул из чашки ароматного настоя, по вкусу совершенно не уступавшему настоящему, невероятно редкому чаю. Счемачевскому довелось как-то раз попробовать его: нельзя сказать, что он разочаровался, но особых восторгов не вызвало.
— Да, вторую неделю. Перевели с первого яруса, — со вздохом поведал младший охранник пан Мауриццо. Ему-то особенно чайный настой не слишком понравился. Пивка бы бутылочку…
— Угу, — булькнул в ответ Счемачевский, отхлебнув из чашки. — Так сказать, повышение, пан младший охранник.
Старший охранник хохотнул, утер выступившую слезу. А Мауриццо лишь сморщился: остроумец, блин!
Странно, но находясь вдвоем на тихом, как склеп ярусе, им особо и нечего было сказать друг другу. Слишком разные, слишком чужие, что ли. И Счемачевский, и Мауриццо это прекрасно понимали. Поляк из простых работяг и итальянец из иммигрантской семьи, благовоспитанный и высокородный, прямиком из Сан-Мариана. Пан старший охранник со свистом втянул в себя воздух.
— Что ты знаешь о наших подопечных?
— Заключенных, что ли? — хмыкнул Мауриццо. — А что о них знать? Преступники, они и в пустоши преступники!
— Не скажи! — повертел пальцем Счемачевский. — Тут ты совершенно не прав, пан младший охранник. Здесь совершенно необычные представители этой почтенной деятельности. — Он наклонился поближе к Мауриццо. — У нас особо не принято распространяться об этом, но тебе я могу сделать исключение.
— По секрету всему свету? Валяй, пан старший охранник.
— С чего же начать… — Счемачевский почесал небритый подбородок. — Не будем размениваться по мелочам — перейду к самому интересному. Есть тут одна камера… С дверью, помеченной черным крестом, где содержится кое-кто особенный. Заключенный номер… — Старший охранник зашуршал исписанными листами регистрационного журнала. — Ага, заключенный номер два нуля сорок семь. Здесь даже имени его не указано. Полная неизвестность. Поступил пять лет назад, и ни одного контакта, ни звука из-за двери. Остальные, знаешь, поначалу шумят, буянят, все зовут на помощь, но потом, правда, успокаиваются: примиряются, что ли, либо просто сходят с ума. Я бы тоже свихнулся от подобного… Но этот… За все пять лет ни слова, ни звука — у меня порой складывалось впечатление, что он давно помер, если бы каждый раз я не находил пустую миску: кто-то ж питается там. Вот. Ну, как тебе, рассказывать дальше?
Мауриццо не хотелось признаваться, но таинственный заключенный его заинтересовал: то ли умение Счемачевского качественно завернуть интригу, либо банальное любопытство, по-детски наивное, вроде того, что заставляет подсматривать в замочную скважину за старшим братом, возящимся с грудастой подружкой. Волнующая жажда запретного.
— Ладно, не кочевряжься — продолжай. Коль начал, то не останавливайся на полпути.
Счемаческий хихикнул.
— Значицца так. Ходят тут слухи, что чувак тот, ну, который заключенный два нуля сорок семь, бывший инквизитор. Из «серых мундиров», то бишь гребаный контрразведчик, губитель ереси, мать его раз так. Гонял он, значицца, двух каких-то шпиёнов по стране, пока не прижал в каком-то городке. Нет бы взять по-тихому, так он настоящую бойню устроил. Гражданских полегло тьма! Пасторы не успевали отходные справлять. Вот тогда неприятные вести достигли ушей на самом верху! И решили пока мясника припрятать подальше, чтобы глаза не мозолил и гражданских своим видом не пугал. Говорят, страшнее черта, прости Господи!
— Ну, — Мауриццо безразлично хмыкнул. — Военный преступник, что тут нового.
— Не скажи, пан младший охранник, — заговорщицки улыбнулся Счемачевский. — А еще говорят, что товарищ сей… экстрасенс, во!
Младший охранник удивленно вытаращился на своего старшего коллегу. Сначала неуверенно, но с все возрастающей широтой на безусое лицо вползла понимающая улыбка.
— Экстрасенс, говоришь? Ну-ну, и сколько молодых повелось на эти россказни?
— Иди ты, знаешь, куда! — обиделся Счемачевский. — Я ему тут со всей душой, а он, понимаешь, цацу из себя строит! Не верит, понимаешь! Да иди ты… к черту! Прости Господи!
— Ладно, ладно, пан старший охранник! — Мауриццо примирительно поднял руки, хотя в душе откровенно смеялся над старым пердуном. — Верю, верю, можешь не сомневаться. Только…
— Тихо! — Охранник прижал палец к губам. — Кажись, кто-то едет на лифте. Давненько у нас гостей не было. А ну иди, отворяй ворота, пан младший охранник!
И в самом деле, уже не первую секунду из шахты подъемника доносился скрип барабанов, наматывающих тросы, лязг стальных полозов, соударяющихся с ржавыми направляющими. Мауриццо со вздохом поплелся к решетчатой двери, отделявшей провал лифтовой шахты от пространства третьего яруса спецтюрьмы «Божья ласка».
Оправив мундир, подтянув расхристанный воротник форменной рубашки, Мауриццо вытянулся в струнку, с подозрением косясь в сторону решетки. За ним пристроился и Счемачевский, в силу возраста и колоссального стажа уже глубоко плевавшего на предписания устава касательно ношения формы.
— Как думаешь, проверка какая? — шепнул на ухо старший охранник. — Или чё?
— Или чё! — сквозь зубы прошипел Мауриццо, завидев за частой решеткой серые мундиры. — Те, кого мы так недавно поминали. За Веру и Отечество!
Обладатель серого мундира с нашивками обер-капитана (то бишь никак не меньше диакона по церковной традиции) нетерпеливо махнул рукой.
— Не так громко — здесь отличное эхо. У меня распоряжение. Прошу.
Счемачевский принял плотный бумажный конверт у безымянного обер-капитана, разорвал плотную бумагу, расправил листок. Вчитался, потом опять вернулся к началу. Перечитал.
— Я не верю в совпадения…
— Что, простите?
— Нет, ничего. Здесь утверждается, что пришли за заключенным номер два нуля сорок семь, пан обер-капитан… э-э… Ключевский.
— Вы сомневаетесь в моих полномочиях?
— Нет, ни в коем случае, но директива сорок один требует присутствия не менее четырех представителей охраны. Вооруженных.
— Зовите вашу охрану. Я не спешу.
Старший охранник кивнул Мауриццо, и тот быстро крутанул наборное колесо настенного коммуникатора, пробормотал пару фраз в трубку и кивнул Счемачевскому.
Еще два охранника появились лишь через полчаса, словно добирались из недалекого города. Злые и недовольные, словно их сорвали из-за праздничного стола. Но стоило им взглянуть на форму и нашивки гостя из Серой Стражи, как оба сразу сникли и потянулись вслед за ним, в самый дальний, забытый всеми угол яруса.
Они прошли мимо рядов одинаковых стальных дверей, из-за которых доносились сдавленные крики и стоны, бормотали что-то неразборчивое, проклинали и молились. Шум словно преследовал идущих людей, перетекал из камеры в камеру, от одного неизвестного заключенного к другому. Но только лишь Мауриццо то и дело вздрагивал от каждого звука, непривычный по молодости лет к особенностям самой секретной тюрьмы в Сан-Доминики.
Только в самом конце коридора они остановились возле еще одной из бесконечного ряда дверей. Единственным отличием был лишь черный крест, намалеванный от руки краской.
