“Приезжайте к нам в Ереван!”, – стали говорить армяне.
Рождение “старинных армянских традиций”
Почему нельзя рвать розы на улице Саят-Нова? Здесь стоит остановиться на такой черте армянского характера, которую в большой мере можно считать генетической, изначальной. Армянину довольно трудно дается выполнение внешних, навязанных кем-то правил. Он уверен, что никто не вправе диктовать ему – что делать, а чего – нет. В армянском языке нет слова “дисциплина”…
Для того, чтобы перейти улицу, ереванец смотрит в глаза водителей машин, безмолвно с ними договаривается. Уступивший – взглядом благодарит другого, и вот тогда можно переходить улицу. Общаться со светофором куда скучнее – нет личного контакта, светофор “навязывает свое мнение”, а подчиняться ему – ниже достоинства ереванца…
В годы, когда появилась улица Саят-Нова, стало понятным, что жизнь меняется, и надо к ней, этой новой жизни, привыкать. Потребовалось, во-первых, как-то словесно оформлять передачу между собой новых правил поведения, а во-вторых, максимально обезличить их источник – чтобы выполнение правил не ассоциировалось с “подчинением” кому-то там неведомому. Вот в это-то время остроумные ереванцы и придумали ту самую шутку, которая навсегда вошла не только в речь, но и в способ построения мотивации практически любого армянина. “Почему нельзя?” – “Ну что ты, братец, это же стари-и-и-нная армянская традиция!”.
Соль шутки была в том, что “старинной традицией” соблюдение, к примеру, правил уличного движения быть никак не могло!
Зато появилась возможность выполнять правила без ущерба для личной гордости. Традиция – это самое необидное ограничение. Да и занудой тебя не сочтут – все же знают, что это шутка (для тогдашнего “стиляжного” поколения ничего важнее этого просто быть не могло)!
Все правила были новыми, ничего старинного в них не было. И ереванцы забавлялись тем, что объявляли все, буквально все “старинными традициями”. За год-два это занятие стало не то что расхожей шуткой. Гораздо больше! Это стало повседневной всенародной потехой, увлечением, хобби. Своеобразное освоение меняющейся жизни путем шутливого поиска “традиций”.
Подчеркну, что никакой информации о реальных традициях у большинства людей не было. Традиции родной деревни или общины – в их “армянскости” или “всеармянскости” ереванец, во-первых, сомневался, а во-вторых их приложимость к городской жизни была очень спорной.
Пожалуй, это было время наименьшей “расслоенности” ереванского общества. В центре внимания были именно общие черты, объединившие, наконец, жителей города.
Правила поведения поначалу носили очень неформальный характер, представляли собой скорее из раза в раз повторяющийся эмоциональный порыв, реакцию на событие. Затем уже – вошли в привычку, и каждый факт выполнения их перестал дотошно обсуждаться (Правила, которые возникнут в 70 – 80х будут совсем иной природы).
Ереванцы привыкли уступать детям, старикам и женщинам (не только место в транспорте, но и в массе других случаев). Обгоняя прохожего в нелюдном месте, непременно нужно повернуть голову в его сторону. Ереванцы научились очень осторожно обращаться с другими людьми в толпе (на улице, в транспорте): как свой личный дискомфорт, так и дискомфорт окружающих мог стать поводом для конфликта, остановить который было бы крайне тяжело.
Не выполнять все усложняющиеся правила вежливости считалось настолько постыдным, что ереванец частенько терялся, если такое выполнение оказывалось невозможным (например, тот, кому уступили место, поблагодарив, отказывается сесть: в результате оба останутся стоять, и хорошо, если еще обойдется без нервозных препирательств!).
Еще более “неудобным” считалось напоминать о каком-либо правиле другому человеку. Если такой факт и случался, это наверняка кончалось скандалом и истерикой.
Правила поведения воспринимались поначалу чрезвычайно эмоционально. Стоит вспомнить такой детский “аттракцион”. Играли в “Москву” – мальчики садились на скамейку, а девочки просто оставались стоять рядом. Веселье было в том, что эта противоестественная (не беру в кавычки) позиция щекотала нервы и тем и другим.
В “самодельной” ереванской культуре 60 – х возникали почти исключительно правила, направленные на избегание личного столкновения людей. Например, такого правила, как “нельзя мусорить на улице” так и не возникло. Если города с традициями многих поколений, такие как Тбилиси и Ленинакан, сверкали чистотой, то в Ереване мусор был повсюду.
Еще пример. Нечастые в 60-е очереди в Ереване превращались в престранное действо: “порядка” никто не хотел соблюдать. Вместо очереди возникала толпа равноотдаленных от прилавка очень напряженных граждан, которая, между тем, ревностно следила за соблюдением дистанции между людьми. Ситуация, в которой кто-то мог, паче чаяния, толкнуть другого, могла стать поводом для такого длительного (на много дней!) конфликта, что часть людей предпочла бы, скорее, уйти без покупки, чем создавать себе проблему.
Одновременно с правилами, вошли в обиход и новые элементы образа жизни.
Во-первых, это употребление кофе. Это занятие “оторвалось” от привнесших его “в общий котел” новоприезжих, и стало общим для всех.
Во-вторых, вошло в традицию проводить время в кафе, вне своих дворов. Кафе посещали компаниями, поначалу именно дворовыми, а потом кафе стали большим центром притяжения и образования компаний, чем сами дворы.
Далее, неожиданно появилось массовое увлечение поэзией, эстрадой, театром. Молодежный литературный журнал “Гарун” (“Весна”) читали как откровение.
Поэзию – в первую очередь, она в те годы открыла много имен (Паруйр Севак, Сильва Капутикян). Кроме робких попыток в прозе своих авторов (Вардкес Петросян, Серо Ханзадян), читали переводы. Причем, с удовольствием читали переводы на армянский произведений, с которыми были знакомы на русском языке. Казалось, у людей появилась потребность освоить заново свой литературный язык. И переводчики оправдывали ожидания: переводом на армянский Шекспира, Гете и Лопе де Вега армяне гордятся до сих пор, а перевод “12 стульев” Ильфа и Петрова, выполненный Арменом Ованесяном, получился уморительно смешным.
Одно отличие ереванской культуры от общесоветской стоит подчеркнуть особо. Даже наиболее “экстремальные” проявления типа абстрактной живописи, джаза, поэзии “времен оттепели” не встречали выраженного противодействия со стороны властей или старшего “сталинского” поколения. Наоборот – принимались всеми довольно естественно. Поэтому “активность” в Ереване не приобрела, в отличие от других городов, никаких признаков “борьбы”, противодействия официозу, “кухонных чтений ксероксов по ночам”, альтернативности или диссидентства.
Домашняя библиотека
Общая для всех ереванцев домашняя библиотека стала собираться именно после юбилея Саят-Нова. С каким удовольствием люди всех слоев и любого уровня образования ставили на полку книжку за книжкой! “Избранное” Исаакяна, затем “Давид Сасунский” по-армянски и по-русски с иллюстрациями Мартироса Сарьяна, затем “Раны Армении” Абовяна и “Сказки” Туманяна, “Толстый” песенник, через год-два – три книжки “тонкого” “Песенника”, стихи Севака, пьесы Шиллера, “Сочинения” Шекспира, “Уроки Армении” Андрея Битова.
Тот кто хорошо помнит те годы, продолжит этот странный, но совершенно “обязательный” список. Наверное, люди постарше точнее расскажут, какими книгами и в каком порядке он пополнялся…
Изящный шрифт “Нотр гир” (стилизация под почерк Саят-Нова) и непременные кяманча, лань, гранат
