– Ты что творишь?! Паразит, ты что творишь?
– Андрей Борисович, я…
– Командир… – впервые встрял Бортников – на пару слов.
– Командир корабля управление сдал! – раздраженно сказал уставную фразу Волынцев
– Второй пилот управление принял – немного обиженным тоном подтвердил Тертышный
Сняв наушники, командир корабля и штурман выбрались в кухоньку. Удивительно – но этот самолет, сделанный из стратегического разведчика, несмотря на известную тесноту в салоне был довольно комфортен для экипажа, все здесь было рассчитано на длительные полеты, и была даже маленькая кухонька, чтобы разогреть пищу.
– Ну что?!
– Командир, что с тобой? – старый штурман в упор смотрел на командира – что с тобой такое происходит?
– Со мной все нормально.
– Нет, ненормально. Ты что к Димке прикопался? Ну, виноват человек, так что его теперь – расстрелять перед строем?
– Да мне просто надоело, что человек то ли дрова везет, то ли – самолет пилотирует! Как будто с учебки пацан!
– Нормально он пилотирует. Не хуже чем всегда. Остынь, командир. Может, посидишь, отдохнешь?
– А кто сядет? Этот пацан желторотый, что ли?
– Я сяду. Отдохни до посадки, Андрей.
– Да чтоб вы все…
Оборвав фразу, Волынцев повернулся и пошел обратно на свое место.
03 августа 2002 года
Военный аэродром.
Десять километров восточнее Варшавы
Аэродром находился под контролем частей безопасности вот уже третьи сутки…
Собственно говоря, в России (а Польша как бы то ни было была ее частью) офицеры придерживались правила 'гусары газет не читают', что приводило в бешенство представителей самых разных общественных групп (в основном связанных с заграницей) пытающихся на что-то распропагандировать нижних чинов и офицерский корпус. Не раз и не два таким горе-пропагандистам, околачивающимся у КП или в тех местах, где собираются после службы офицеры элементарно били морду.
Каждый офицер, выражающий согласие служить в Виленском крае (полтора денежных довольствия и полторы выслуги лет, потому как военное положение) отчетливо понимал, на что он соглашается. Поляки были странным, часто совершенно непонятным для русских народом – они взрывались от таких вещей, на что русский просто не обратил бы внимание. То, за что в России просто набили бы морду, попинали ногами и забыли – здесь представлялось ни много, ни мало – оскорблением нации. Вот ведь размах – нации!!! Если русский полициянт остановил на дороге вдрызг пьяного пана, стреляя по колесам – это повод для митинга. Если как сейчас – произошло подозрительное, непонятное убийство – это вообще спичка, поднесенная к бочке с порохом. Усугубляло ситуацию то, что польские семьи, которым надоедало жить на бочке с порохом, просто снимались со своих мест и уезжали вглубь России. А те в России, кто алкал демократии и четыреххвостки* – наоборот, по тем или иным причинам оказывались в Виленском крае, в Польше. Кому-то надоело отмечаться у исправника, кто-то всерьез рассчитывал на то, что рано или поздно Польша освободится от русского ига, изгонит со своей земли оккупантов и превратится в цивилизованную страну, с демократией. Тем более – что история Польши давала надежду на такую демократию, какой в современном мире не было нигде, даже в САСШ**. Вот так и получалось – что в Польше скапливались самые анархичные и ненавидящие власть люди, какие только находились по всей Великой Руси.
Капитан армии Его Величества Константин Терентьевич Дмитрюк, в отличие от многих других офицеров и нижних чинов даже во время рокоша, когда аэродром был в бестолковой, надо сказать, 'дырявой' осадке, ночевал в городе, показывая тем самым свой гонор и молодецкую удаль. В городе как начался рокош, было неспокойно, ночью стреляли – но это его мало волновало, ибо командир части с началом беспорядков разрешил всем военнослужащим, в том нижним чинам постоянное ношение оружия в том числе – за пределами части. Собственно говоря – постоянное ношение в условиях военного положения не нуждалось в дополнительных разрешениях, оно и так было прямо предписано – но на практике многие командиры частей в мирное время приказом по части обязывали нижних чинов сдавать оружие по выходу из воинской части. Срабатывал неискоренимый принцип 'как бы чего не вышло' – не прокатывал он только с офицерами, для которых требование сдать оружие, было равносильно требованию снять с формы погоны.
К КП части Дмитрюк подъехал на велосипеде – городок был недалеко, всего-то три километра – и это расстояние он каждое утро преодолевал на своем железном коне, не только добираясь до части, но и делая зарядку. В этот раз пришлось ехать, оглядываясь – полицейских постов на трассе не было, то и дело по ней на огромной скорости проносились машины с зажженными фарами – опасаясь обстрела, все ездили как … ужаленные. На дорогах теперь был полный бардак, спокойно только там, где успели выставить посты, а таких мест было немного, армия шла вперед, а жандармерия запаздывала, и между ними был немалый разрыв.
КП полка встретил выдвинутыми вперед дозорами на боевых машинах пехоты, хмурыми, прячущимися
