позволяет овладеть максимально сжатым и точным языком для ясного выражения некоторых общих отношений и некоторых коротких процессов экономических рассуждений, которые действительно могут быть выражены обычным языком, но без равноценной четкости схемы. И, что гораздо более важно, использование опыта в работе над проблемами физики дает возможность, как никакой другой путь, постигнуть взаимодействие экономических изменений.
Непосредственное применение математического обоснования в открытии экономических истин в последнее время оказало большую помощь специалистам-математикам при изучении статистических средних и вероятностей, а также при измерении степени совпадения между коррелирующими статистическими таблицами.
§ 2. Если мы закроем наши глаза на реальность, нам удастся построить посредством воображения величественное здание из чистого хрусталя, которое отражениями от своих граней бросит свет на реальные проблемы, и, возможно, оно представит интерес для существ, которые вовсе не сталкиваются с экономическими проблемами, подобными нашим. Такие воображаемые путешествия могут подсказать неожиданные идеи, они дают хорошие упражнения для ума и, видимо, приносят пользу, пока существует четкое представление об их назначении.
Например, утверждение о том, что доминирующее положение денег в экономике является результатом скорее их существования в качестве меры мотивации, чем цели устремлений, может быть проиллюстрировано тем соображением, что почти исключительное использование денег в качестве меры мотивации является, так сказать, случайным и, возможно, такая случайность не наблюдается ни в каком ином мире, помимо нашего. Когда мы хотим побудить человека сделать что-нибудь для нас, мы обычно предлагаем ему деньги. Правда, мы можем апеллировать к его щедрости или чувству долга, но это будет означать введение в действие уже существующей скрытой мотивации, а не создание новой. Если мы должны дать новый мотив, мы обычно рассуждаем о том, сколько денег хватит для возмещения усилий данного лица.
Иногда благодарность, или уважение, или честь, выдвигаемые в качестве побуждения к действию, реально могут выступить в качестве нового мотива, особенно если он может выкристаллизовываться в некотором определенном внешнем проявлении, как, например, в праве выступать в качестве кавалера ордена Бани третьей степени или носить звезду или орден Подвязки.
Подобные отличия относительно редки и связаны лишь с немногими сделками; они не используются в качестве меры обычных мотивов, определяющих действие людей в повседневной жизни. Но политические услуги чаще вознаграждаются такими почестями, чем каким-либо другим путем, поэтому у нас сложилась привычка измерять их почестями, а не деньгами. Мы говорим, например, что старания А ради блага ею партии или страны были, в зависимости от реального случая, справедливо вознаграждены присвоением дворянского звания, в то время как дворянство было недостойным вознаграждением Б, который заслужил титул баронета.
Весьма возможно, что существуют миры, где никто никогда не слыхал о частной собственности на материальные предметы или богатстве, как его повсеместно понимают, но общественные почести отмеряются при помощи градуированных таблиц за каждое действие, предпринятое ради блага других. Если такие почести могут быть переданы от одного лица другому без вмешательства какого-либо внешнего авторитета, они могут служить в качестве меры силы мотивации столь же удобно и точно, как это у нас выполняют деньги. В таком мире может существовать трактат об экономической теории, очень похожий на наш трактат, даже если в нем окажется мало упоминаний о материальных вещах и совсем не упоминаются деньги.
Может показаться почти тривиальным настаивать на этом, но здесь нет тривиальности. Дело в том, что в представлениях людей возникла ложная ассоциация между тем измерением мотивации, которое занимает ведущее место в экономической науке, и исключительным вниманием к материальному богатству, приводящим к пренебрежению другими и более высокими объектами устремлений. Единственное требование, предъявляемое к мере экономических целей, состоит в том, что она должна представлять из себя нечто определенное и поддающееся передаче. Приобретение этой мерой материальной формы дает практические удобства, но не имеет существенного значения.
§ 3. Погоня за абстракциями—хорошее дело, когда она осуществляется в надлежащем месте. Но широта тех проявлений человеческого характера, с которыми имеет дело экономическая наука, была занижена некоторыми авторами работ по экономической теории в Англии и других странах, и немецкие экономисты оказали большую услугу, подчеркнув это. Однако они, видимо, ошибались, предполагая, что основоположники английской экономической науки не видели этого обстоятельства. По традиции английские авторы рассчитывают на то, что во многом их произведения будут дополнены за счет здравого смысла читателей; в данном же случае сдержанность авторов зашла слишком далеко и привела к частым недоразумениям как в собственной стране, так и за рубежом. В результате у людей сложилось мнение, что основы экономической науки уже и менее тесно связаны с реальными жизненными условиями, чем это обстоит на самом деле.
Так, большую известность получило утверждение Милля о том, что 'политическая экономия рассматривает человека как занятого лишь приобретением и потреблением богатства' ('Essay', p. 138), а также 'Логика' ('Logic', bk. VI, ch. IX, § 3). Однако при этом забыли, что в данном случае он имел в виду абстрактный подход к экономическим вопросам, над которым он действительно некогда задумывался, но который никогда не реализовал, предпочитая писать о 'политической экономии с некоторыми ее приложениями к социальной философии'. Забыли также, что он далее говорил: 'Не существует, возможно, ни одного действия в человеческой жизни, когда человек не находился под непосредственным или косвенным воздействием какого-либо импульса, кроме простого стремления к богатству', не вспоминают и о том, что в его подходе к экономическим вопросам постоянно учитывались многие мотивы, помимо стремления к богатству (см. ранее, Приложение В, § 7). Однако его анализ экономических мотивов уступает в отношении его существа и метода анализу его немецких современников, и особенно Германцу. Поучительные рассуждения о том, что удовольствия, которые нельзя купить, измерить, оказываются различными в разные времена и имеют тенденцию к росту по мере прогресса цивилизации, можно найти в 'Политической экономии' Книса гл. III. §3 (К n i e s. Politische CEkonomie); английский читатель может обратиться к 'Очеркам промышленной науки' Сайма (S у m e. Outlines of an Industrial Science).
Возможно, было бы целесообразно привести здесь основные наименования, использованные при анализе экономических мотивов (Motive im wirthschaftlichen Handein} в третьем издании монументального трактата Вагнера. Он подразделяет их на эгоистические и альтруистические. К эгоистическим относятся четыре мотива. Первый и наиболее постоянный по своему действию состоит в стремлении к собственной экономической выгоде и боязни собственного экономического обнищания. Затем идет опасение перед наказанием и надежда на вознаграждение. Третья группа состоит из чувства чести и стремления к признанию (Geltungsstreben), включая стремление к моральному одобрению со стороны других и боязни стыда и презрения. И последним из эгоистических мотивов является стремление к занятию, удовольствие от деятельности и удовольствие от самой работы и связанных с ней обстоятельств, включая 'удовольствие от погони'. Альтруистический мотив является 'принуждающей силой' (Trieb) внутренней потребности в моральном действии, давления со стороны чувства долга и боязни собственной внутренней силы, т. e. угрызений совести. В своем чистом виде этот мотив представляется в качестве 'категорического императива', которому человек подчиняется, поскольку чувствует в своей душе потребность действовать тем или иным образом и считает, что такая потребность справедлива... Следование этой потребности,
