Учитель для канарейки

— Да, мы намерены.

— Тогда позвольте мне хотя бы разделить ее с вами.

— Что?

— Об этом и речи быть не может! — Моншармен так и ощетинился от возмущения. — Ваши обязанности музыканта…

— Не так важны, как обязанности полицейского, — спокойно парировал я. — Кроме того, я готов заплатить за свое место.

На этом Моншармен заколебался. Я перевел взгляд с одного на другого, с самым дружелюбным выражением, на какое только был способен.

Ришар пожал плечами.

— Как хотите, Сигерсон. Только уж держитесь в тени.

— Вот именно, держитесь в тени, — радостно поддержал этот приказ Моншармен. — В конце концов, это наш вечер!

9. Работа ангела

У меня осталось так мало времени, что я не мог даже справиться о состоянии Ирен Адлер, которую, насколько мне было известно, препроводили домой. Я мог позволить себе только телефонный звонок, и консьерж заверил меня, что лично проводил ее в ее апартаменты. Больше я ничего не мог предпринять по этому поводу. Более срочные дела требовали приложения всех моих сил.

Прежде чем переодеться в вечерний костюм, я предпринял последнюю бессмысленную попытку.

— Где я могу найти планы Оперы? — спросил я Жерома у входа для артистов.

— Следующий тур будет через пятнадцать минут, — пробурчал он, не поднимая глаз и не потрудившись вынуть изо рта трубку, зажатую между тремя оставшимися зубами.

— Какой тур?

— Вот именно! — рявкнул он. — Это, по-вашему, Эйфелева башня, черт возьми?! Планы! — он хмыкнул и вернулся к своей газете.

От Мерсье, директора сцены, удалось добиться немного большего.

— Полного плана в здании нет, — пожал он плечами, услышав мой вопрос. — По крайней мере, нет плана помещений ниже пятого уровня подземелий — это конюшня. Каждое подразделение знает, где оно находится и что ему нужно, — он снова пожал плечами, пригладил непослушный вихор на затылке. — Наверно, вам стоило бы пойти в Комиссию городского планирования на рю де Варенн, хотя едва ли она сейчас открыта. А зачем они вам?

Что ж, мне оставалось только спуститься безо всяких планов в этот лабиринт в поисках современного минотавра. По примеру Тесея, я раздобыл в гардеробном отделении катушку зеленой нити и, покинув второй уровень, начал разматывать ее «в кильватере», сворачивая во все новые коридоры и проходя все новые двери.

Чего я хотел добиться? Я вовсе не стремился столкнуться с самим таинственным созданием, я, скорее, хотел найти какой-нибудь ключ к его modus operandi — потому что было очевидно, что он заправлял тут всем — и мне бы не помешало что-нибудь, что позволило бы потом выманить его из убежища.

Пройдя несколько бесконечных тоннелей, я добрался до винтовой дороги из жесткого грунта, по которой водили лошадей, и шел по ней до конюшен Оперы. По пути мне никто не встретился, зато в самой конюшне яростно спорили конюхи.

— А вам что здесь надо? — спросил один из них, направившись ко мне с грубоватой развязностью.

— Все нормально, это Сигерсон, — сказал мой друг Жак. — Он тут ни при чем, ради Бога!

— Что случилось? — мне пришлось несколько раз повторить вопрос, прежде чем один из них ответил.

— Вы знаете Цезаря?

— Тот прекрасный белый мерин из Мондего?

— Его похитили!

— Не может быть! Когда?

— Вот только что — ну, то есть, в последние двенадцать часов. В конюшне сейчас всего-то четырнадцать лошадей — то есть, было четырнадцать, потому что Цезарь пропал, и неприятностей теперь не оберешься.

— Они нас выставят, вот что, — предсказал прямолинейный конюх, который обратился ко мне первым.

— Насколько я понимаю, сам уйти он никуда не мог?

— А куда тут идти? Только вверх, мсье, а значит — на сцену.

— А вниз?

Они покачали головами.

— Смотрите сами, мсье. Вон там железная дверь, которая отделяет остальную часть здания от озера, она всегда заперта. Я не знаю никого, у кого был бы ключ от нее. Ее уже давно не открывали, вы это сразу поймете, если увидите замок — он замерз.

Дверь, к которой он меня привел, перегораживала арку в 18 футов вышиной, она была установлена впритык с потолком и задевала каменный пол, так что ни один человек, тем более — конь — не мог бы пройти в нее. Замок не открывали уже несколько лет.

— По ночам в конюшнях нет людей?

— Люди там есть всегда. Всегда хотя бы двое из нас дежурят. Вам еще что-нибудь нужно, мсье? Сейчас мы немного заняты…

— Я понимаю, — все были слишком заняты, чтобы помочь мне в этот роковой день, — повернулся, собираясь возвращаться, но замер на месте. — Скажите, а вы иногда ничего особенного не слышите?

— Что слышим? — спросил честный Жак.

— Музыку, например?

— Ах, это! Да все время. Органиста.

— Органиста?

— Он постоянно тренируется, музыка струится вниз. А иногда мы слышим его пение — красивый богатый баритон.

Я подумал, не струится ли музыка, на самом деле, вверх.

— Ясно. Спасибо вам. Непременно буду высматривать Цезаря.

— Очень это нам поможет, — услышал я, начав свой обратный путь по грунтовой дорожке, куда указывала нитка, которую я сматывал по ходу дела.

Добравшись до второго уровня, я повернул за угол и резко остановился.

Нить перерезали. Остатка ее не было видно. Я хорошо знал, где я нахожусь: значит, мой незримый противник не намеревался помешать мне вернуться, он просто хотел напомнить о своем присутствии. И мрачной же была его визитная карточка!

И снова мне послышалось слабое эхо бестелесного смеха.

Я переоделся и занял свое место, где было велено — позади Моншармена и Ришара, в заднем ряду ложи № 5. Пока новые директора раскланивались и распушали перышки перед публикой, в полной мере наслаждаясь собственным дебютом, я мог ясно разглядеть сцену. Но дурные предчувствия не оставляли меня. Я пробрался перед этим за кулисы и обнаружил, что все в совершенном порядке. Я запугал беднягу Леонара так, чтобы он глаз не сводил с реквизиторского стола в следующие четыре часа. Кордебалет радостно гомонил, словно стадо гусей, хористки натягивали трико и поправляли парики, Ла Сорелли распевалась в своей гримерной.

Я дерзнул спросить, не доходили ли до нее какие-нибудь слухи.