желая терять возможность демонстрировать ладно скроенные ножки толпе почитателей на непривычно близком расстоянии.
Театр заполнила такая масса людей, что они едва могли двигаться, а бурлящий разгул цвета способен был задеть самолюбие Дега, если бы он попал на маскарад. Впрочем, к слову сказать, можно было не сомневаться, что среди гостей присутствовал не один художник, который непременно попытался бы воплотить эту сцену на холсте, если бы только сумел вспомнить собственные впечатления через день- другой. Сплошной гул, перемежаемый возбужденными криками и смехом, легко заглушал музыку маленького оркестра, расположившегося на верху Большой лестницы. Только звукам барабана или трубы время от времени удавалось прорвать этот шум.
Жара была устрашающая, несмотря на громадные размеры фойе — можно было подумать, что некий одурманенный разум решился скрестить Пэддингтонский вокзал с древнегреческой гробницей и украсить результат мозаиками из Равенны. Тем не менее, неисчислимое множество человеческих тел, надушенных всевозможными парфюмерными продуктами, одаривало обоняние невообразимыми впечатлениями, подобные которым возможно было бы получить разве что во взбесившейся турецкой бане. Потом исходили даже те, кто предусмотрительно явился на бал более-менее обнаженным. И все-таки нельзя было позабыть, что все здание именно для подобных мероприятий и предназначалось.
Довершали картину царившего вокруг хаоса две нимфы, облаченные в тоги, задачей которых было, стоя на двух расположенных один напротив другого балконах над бесформенной толпой, методично высыпать в суету и пестроту внизу щедрые горсти конфетти, которые они вычерпывали из широких, неглубоких чаш, висящих у них на талиях. Они исполняли свои обязанности без малейшего проявления эмоций, с чисто тевтонской добросовестностью, а в результате, тучи красных, синих, желтых, розовых, белых и зеленых кусочков бумаги сыпались на обезумевших гостей, попадали в открытые рты, застревали в причудливых прическах и прилипали к влажным обнаженным плечам.
Держа данное ей слово, я не спускал глаз с одной дрезденской пастушки, принарядившейся в небесно-голубой лиф и желтую юбку, прошитые алым узором. Дрожа, пробиралась она сквозь толпу, сжимая в руках большой пастушеский посох. Давку вокруг она не замечала и двигалась, словно в трансе, лишь иногда мимолетно поворачивая голову в одну или другую сторону. На преследовавшие ее кокетливые замечания и намеки она не обращала внимания, только резко отворачивалась, услышав очередное особенно наглое предложение. Бедняжка Кристин! Куда же она направлялась? Увы, она не имела ни малейшего представления, хотя явно пребывала в убежденности, что рок преследует ее по пятам.
Некоторое время спустя я заметил, что не я один следовал за Кристин. Высокий Пьеро в клоунской маске, с набеленным лицом и темной слезой, старательно прорисованной на левой щеке, на моих глазах стремительно прорывался по направлению к пастушке. Не он ли — моя добыча? Я двинулся вперед со всей возможной скоростью и убедился, что недооценил плотность толпы, пробиться сквозь которую было не легче, чем сквозь кирпичную стену.
Через головы людей я увидел, как в двадцати футах от меня, Пьеро подходит к ней, берет ее за руку и шепчет что-то на ухо.
Она вздрогнула и повернулась, тут же оказавшись в его объятьях. Кристин пыталась вырваться, однако он крепко удерживал ее руки. Я видел, как отчаянно извивается Кристин, стремясь высвободиться из нежеланных объятий, ее рот под маской скривился от напряжения. «Кристин!» — позвал я, но, если меня и услышали сквозь всеобщий гул, то не обратили внимания. Пьеро увел ее еще дальше от меня, и спустя какие-то мгновения оба растворились в пестрой толпе.
Кляня собственную непредусмотрительность, допустившую, что Кристин оказалась так далеко от меня, я бросился вперед, грубо расталкивая людей, стремясь нагнать мою подопечную и ее спутника.
Пока я безнадежно боролся с толпой, сквозь шум разговоров внезапно прорвался пронзительный вопль, и все фойе мгновенно погрузилось в тишину.
Это подала голос малышка Жамм, ее нетрудно было узнать и в маске. Стоя на плечах циркового атлета, она указывала дрожащей рукой.
— Призрак! — снова заверещала она, подобно банши.
— Призрак! — эхом повторил за ней голос, несомненно, принадлежавший Мег Жири. Его обладательница оказалась восточно-индийской принцессой, покоившейся на руках седобородого пуританина.
Все взглянули в ту сторону, куда указывал пальчик Жамм, и толпа слаженно ахнула.
На вершине Большой лестницы возвышалась огромная фигура, с головы до ног облаченная в пурпур, голову мертвеца венчала широкая шляпа с алым плюмажем. Его тело окутывал широкий плащ того же цвета. Даже со своего места я уловил злорадный блеск его глаз в отверстиях маски.
— Красная смерть! — воскликнул кто-то, и некоторые гости с готовностью принялись вопить вместе с Жамм.
Горестный вскрик, который явно принадлежал Кристин, помог мне разобраться в происходящем. Не отрывая глаз от своей добычи, я даже вздрогнул, когда осознание поразило меня, подобно выстрелу. Не на Пьеро я охотился. Пьеро был вполне земным созданием, всего лишь сообщник монстра, о существовании которого я уже догадывался. Великан наверху лестницы, застывший в полной неподвижности, словно чугунная статуя — вот кто был учителем канарейки.
И в следующее мгновенье я принял решение. Оказавшись перед выбором, гнаться ли мне за Кристин, или за существом, отравившим ей жизнь, я без колебаний предпочел последнее. Можете считать, что я бессердечен, но охотился я на массового убийцу — а именно таковым он и являлся, Уотсон.
Даже не пытаясь больше сохранять вежливость, я нырнул в толпу и принялся расшвыривать тех, кто загораживал мне пусть, словно спички.
Призрак в красном оставался недвижен еще мгновенье, не больше, а потом повернулся, взметнув гигантской дугой свой яркий плащ, и ускользнул прочь.
И все словно мгновенно оттаяло. Чей-то смешок развеял заклятие всеобщей неподвижности. Оркестр продолжил играть, и толпа снова заколыхалась, продолжая бестолковое блуждание.
Уголком глаза я уловил, что Пьеро отпустил Кристин и тоже решительно устремился за своим хозяином, энергично проталкиваясь мимо тех, кто мешал ему.
Со своей стороны, человеческая масса оставалась в счастливом неведении относительно событий, происходивших в самой ее гуще. Люди так толкали и тянули друг друга, что один-два особо грубых гостя не слишком выделялись. Некоторые в ответ на мои тычки с энтузиазмом давали сдачи, и еще смеялись.
Мне, как вы понимаете, Уотсон, было совершенно не до смеха, на балу решалось дело огромнейшего значения. Поняв, что я никогда не пробьюсь сквозь море усыпанных конфетти гостей, я повернул в другую сторону и помчался к противоположной лестнице. Здесь толпа была не такой плотной. Добравшись до галерки, я как раз успел увидеть, как огромная фигура в красном удаляется в проход в доброй сотне футов впереди. Я мчался так быстро, как никогда не бегал до тех пор, влетел в оркестр, так что инструменты разнесло в разные стороны, карьером обогнул угол и как раз успел увидеть, как взметнулся широкий плащ, исчезая с другой стороны театра, направляясь вниз по лестнице. За спиной моей раздавались слабые вскрики и шум, но я не обращал на них внимания, настолько увлечен я был погоней. Догадавшись, куда направляется преступник, и, не желая прокладывать дорогу через распивающую шампанское толпу на галерке, я снова отступил назад, вернулся в фойе и прошел в дверь, которая, насколько мне было известно, вела в гримерные. И интуиция моя была вознаграждена: я увидел, как оба — великан в красном и следующий за ним по пятам Пьеро — спешат по пустынному коридору впереди меня. Мой топот отдавался в узком проходе ударами, подобными выстрелам из револьвера. Я понесся со всем возможным ускорением, и легкие мои готовы были взорваться, когда я увидел, как один, а за ним и другой нырнули в гримерную Кристин Дааэ.
Хватая воздух, словно утопающий, я ворвался в помещение следом за Пьеро, и тотчас же ярчайшая вспышка серебряных зеркал ослепила меня водоворотом отражений, и, как это ни невероятно, я остался один, задыхаясь, с пеной на губах под моим домино.
Пока я стоял, согнувшись вдвое, пытаясь восстановить дыхание, не смолкавшие за спиной грохот и крики настигли меня. Дверь гримерной распахнули с такой силой, что она ударилась о стену, и быстрее, чем об этом можно рассказать, в комнату вбежало с полдюжины мужчин. Двое грубо вздернули меня на ноги, а третий сорвал с меня маску.
