боль, моя беда навеки замурованы у меня в душе. Мне неоткуда взять сил, нечему пустить во мне ростки; я не могу продолжать жить в этой ненавистной роли жены, которой они решили принести в жертву свою великую любовь. Они унизили меня, уничтожили. Рано или поздно Майлз заговорит. Он будет говорить мягко, вкрадчиво, пытаясь внушить, что все-таки любит меня. Но я же видела, что такое их любовь. У нас с Майлзом никогда не было ничего подобного.
Они отказались от мысли уйти вдвоем. Ну а если бы она сама ушла, предоставив их друг другу? Она понимала в глубине души, что это было бы избавлением от неуемной боли. Она могла бы уехать куда- нибудь за границу, не оставив адреса. Но они вряд ли поверили бы, что она уехала навсегда. Они стали бы преданно, вместе разыскивать ее. Ведь у нес не было ни профессии, ни средств к существованию. Она подумала даже, не уйти ли ей к Денби, но тут же осознала, что это безумная мысль. Если бы она ушла к Денби, почувствовали бы Майлз и Лиза свою вину или это было бы для них освобождением? Диана во все это время тягостных своих раздумий не забывала, что у нее в запасе есть еще Денби. В душе у нее по- прежнему жило чувство симпатии, благодарности к нему, она продолжала воспринимать его как отдохновение от Майлза. Здесь по крайней мере была почва для новой любви. Ей показалось очень странным, что Майлз не обмолвился ни словом по поводу пьяного визита Денби. Вне всякого сомнения, собственные страдания затмили для него истинный смысл поведения Денби. И все же был ли резон уходить к Денби? Не исключено, что он просто не знал бы, что с нею делать. Все это закончилось бы неразберихой и выявило бы окончательно ее безнадежную, рабскую привязанность к Майлзу. Неужели нет никакого выхода?
Диана посмотрела на таблетки, потом на Бруно. Он лежал в том же положении, в каком разговаривал с нею, слегка приподнявшись, голова повернута набок. Нелегко было понять, даже глядя прямо ему в лицо, открыты у него глаза или нет. А вдруг он потихоньку следит за ней? Диана вернулась, подошла к кровати. Затаив дыхание, наклонилась над ним. Его глаза, почти неразличимые на опухшем лице, были плотно закрыты. Он тихо дышал, красная нижняя губа выпячивалась и спадала в такт дыханию.
Диана стояла посреди комнаты и смотрела в окно, на серые набухшие облака, которые, клубясь, проносились мимо труб электростанции. Мучительный страх охватил ее. У нее достаточно сил, чтобы вычеркнуть из жизни все эти постылые годы. Она любила Майлза и продолжает его любить до умопомрачения. Но не обернется ли теперь будущее серой вереницей лет на пепелище любви? Он никогда не простит ей своей жертвы. И она никогда не простит его. Они будут наблюдать воочию, как растет между ними стена отчуждения. Но если она уйдет со сцены, исчезнет, исчезнет совсем, она сохранит любовь: любовь Майлза, свою, Лизину. Не это ли самый простой выход, выход для них для всех, единственный выход?
У Дианы перехватило дыхание, голова кружилась. Она пошла к двери и взяла таблетки. Потом отворила дверь.
Прямо перед нею на лестничной площадке стоял долговязый черноволосый молодой человек.
— Ой, — сказала Диана. Что-то зловещее, жуткое было в этой неподвижной, внезапно представшей перед нею фигуре.
— Прошу прощения, если я испугал вас, — мягко сказал молодой человек, — я только хотел узнать, есть ли кто-нибудь у Бруно.
Диана закрыла дверь и спрятала пузырек с таблетками в сумочку.
— Мы с ним разговаривали, но он уснул.
— Меня зовут Найджел. Я сиделка. Сиделка Найджел. Почему-то не существует этого слова в применении к мужчине, а ведь есть же слова — писатель и писательница. Наверное, потому, что женщин- писательниц гораздо больше, чем сиделок-мужчин. Вы не находите?
— К сожалению, мне нужно идти, — сказала Диана. Она стала спускаться по лестнице.
Однако Найджел быстро обогнал ее и встал лицом к ней перед дверью на улицу.
— Подождите, не уходите.
— Я спешу, — сказала Диана.
— Одну минутку.
Она остановилась в нерешительности и взглянула на него. У Найджела было очень бледное, словно бы сонное лицо, он стоял, лениво прислонившись к двери и раскинув руки. Диана была смущена и испугана.
— Позвольте мне пройти, пожалуйста.
— Нет, миссис Гринслив.
— Вы меня знаете…
— Я прекрасно вас знаю. Зайдемте-ка сюда, мне нужно вам кое-что сказать. Пожалуйста.
Он взялся за ремешок ее сумочки и мягко увлек ее в комнату напротив. Комната имела нежилой вид, в ней пахло пылью и сыростью, шторы были наполовину задернуты.
— Это гостиная. Но сюда никто никогда не заходит, как видите. Присядьте, пожалуйста.
Он слегка подтолкнул Диану, она опустилась на коричневый плюшевый диван, подняв облако пыли, и чихнула. Найджел раздвинул шторы, и в комнату хлынул холодный свет пасмурного дня.
— Чего вы хотите от меня?
— Вам необходимо кое о чем узнать.
— О чем же именно?
— Денби любит вашу сестру.
Диана изумленно взглянула на Найджела, который стоял у окна, покачиваясь из стороны в сторону.
— По-моему, вы ошибаетесь, — сказала Диана. — Денби почти ее не знает.
— Он знает ее достаточно, чтобы потерять от нее голову.
— Должно быть, вы перепутали меня с сестрой. Не потому, что Денби… Впрочем, это вас не касается.
— Ничего я не перепутал. Вы ему нравились. Но потом он встретил и полюбил Лизу.
— Вы ошибаетесь, — сказала Диана поднимаясь.
— Взгляните-ка. — Найджел протянул ей кусочки бумаги, склеенные скотчем. Это было одно из незаконченных писем Денби к Лизе.
Диана пробежала письмо глазами, и оно выпало у нее из рук. Она снова опустилась на диван, глядя прямо перед собою. Конечно же, это знамение свыше. Теперь она знала, знала со всей очевидностью, что любовь Денби могла бы спасти ее от самоубийства. Но вот — Лиза отняла у нее и Денби. Диана сжала сумочку, нащупала лежащий там пузырек с таблетками. Пойду домой, подумала она, нет, пойду в гостиницу и сейчас же это сделаю. Все кончено. И с Денби тоже… Лиза завоевала весь мир. Слеза поползла у нее по щеке. О Найджеле она забыла.
Он сидел рядом с нею.
— Я решил, что вам следует об этом знать, если это что-то меняет.
— Ничего это не меняет, — сказала Диана, отирая слезу. Она снова попыталась встать.
— Подождите. Мне нужно вам еще кое-что сказать.
— О чем?
— О Майлзе с Лизой. Вам не стоит отчаиваться.
— Откуда вы все знаете?
— Потому что я Бог. Может быть, в наше время он вот так и приходит в мир, немножко сумасшедший, незаметный человек, все его отталкивают, сбивают с ног, топчут. Или пусть я псевдобог, или даже один из бесчисленных псевдобогов. Это не важно. Псевдобог все равно истинный Бог. Любая религия возвышает душу.
— Отпустите меня, — сказала Диана.
Найджел положил руки ей на плечи.
— Не нужно на них обижаться. Не нужно сердиться. Здесь не место обиде, не место злобе. Это испытание, испытание. Чтобы обрести новые небеса, новую землю. Это под силу лишь вам. Вы сможете, сможете все преодолеть.
— Отпустите меня. Это не ваше дело.
— Мое. Я люблю вас.
