бралась за любую работу в клубе: шила чехлы, помогала Серафиме с обедами, прибиралась. Со мной занимался всякий инструктор, который был свободен. Чаще всего Гена. Он обучал молча. Перед полетом я трясла его за рукав:
– Гена, Гена, что мы будем делать сегодня?
– Спирали. Вираж. Наверху покажу, – вымученно отвечал он.
В воздухе управление забирала я, а слева на командирском сидении Гена, вопреки обещаниям, бездействовал, скрестив руки на груди. Казалось, он безучастен к происходящему – сейчас раскроет газету и погрузится в чтение, но в критические моменты он действовал молниеносно – верными, быстрыми движениями выправлял накренившийся аппарат, добавлял газу, строил заход.
Сразу после приземления, еще толком не оттормозившись, я отстегивала ремень, забывая снять шлем, в полной эйфории, покидала аппарат. Не получив замечаний от инструктора, не застегнув, как положено, привязные ремни, я спрыгивала на землю, ничего не видя и не слыша. Ведь я только что вернулась с неба. Я летала! Гена укоризненно качал головой.
После первого занятия прошло достаточно времени, я уже многое узнала, многому научилась. С рвением неофита я искала в Интернете все о сверхлегкой авиации, истории, авиационной метеорологии, скупала книги по летной тематике. Подруги, которых накрыло лавиной моих познаний и открытий, не сговариваясь, заявили, что, если я произнесу еще хоть слово об аэродроме или самолетах, они за себя не ручаются. Лишь Наташа стойко сдерживала натиск и в середине моего рассказа об устройстве дельтаплана рассеянно произносила: «А Инга вчера пуговицу съела». Я оставляла подобные реплики без внимания.
– Понимаешь, там, наверху, не знаю, как объяснить. Там все вдруг ясно, стройно и понятно, все то, что тревожит внизу, кажется запутанным и безвыходным.
– Чему ты удивляешься, – Наташа с недоумением пожала плечами, – просто ты становишься ближе к мировому разуму.
Существование мирового разума было для нее таким же доступным и обыденным, как гастроном на углу.
К концу второй недели занятий я уже сама взлетала, уверенно управляла дельтапланом в воздухе, но вот посадка мне никак не удавалась. На прямой необходимо было сохранять запас скорости, как мне объяснили, а где-то совсем над землей выровнять аппарат и, погасив лишнюю скорость, создать посадочное положение. Но поймать нужный момент и скоординировать движения у меня не получалось. Несмотря на это, казалось, что я уже все умею, только посади меня на командирское сидение, а там уж не растеряюсь. Я была чрезвычайно горда собой. И ждала Андрея.
В субботу мы с Геной и курсантами почти собрали крыло, когда к летному клубу со стороны ангара подъехала пара джипов. Машины сверкали у дороги гуталиновыми боками, фигуры около них расплывались, не даваясь близорукому зрению. Впервые я пожалела, что категорически отказалась носить очки, вопреки настоятельным рекомендациям окулиста.
– Курсант, ну как мы латы вставляем? А я здесь для чего? – закричал прямо в ухо Петя Саламатин, так что я вздрогнула. – А я здесь для того, дорогуша, чтобы научить вас правильно вставлять!
Он гоготнул над собственной дежурной остротой и почесал живот. Невысокий, полный Петя лоснился на солнце, капли пота сверкали на его лысеющей макушке. Он был единственным инструктором, с которым я отказывалась летать под любым предлогом. Говорили, что сутки через трое он работает охранником в каком-то казино. Возможно, сутки собственного унижения он чередовал с тремя, унижая других.
– О, Андрос, гламурный подонок приехал с дружками, и цыпы с ними какие-то. Где он таких находит? – Петя энергично замахал руками и побежал к машинам.
Я не чувствовала под собой ног. Столько времени я мечтала о нашей встрече, а тут мне захотелось сбежать, лишь бы не столкнуться с ним в обществе его подружек. Не такой мне виделась наша встреча.
– Гена, – взмолилась я. – Можно, я первая полечу?
– Очередь, – сказал Гена.
Мы уже собрали аппарат, когда я услышала за спиной знакомый голос:
– А вы летать умеете?
– Не-е-т, – кокетливо протянула девушка.
– И я не умею. Как же мы полетим?
Меня передернуло. Я зашагала к клубу, не оборачиваясь.
– Ты куда это собралась? – спросил Саныч, когда я стягивала с себя комбинезон и швыряла вещи в сумку. – Погода какая. Мы же полетаем сейчас. Ух! Со страшной силой полетаем!
Он потрясал кулачками в воздухе, приговаривая: «Со страшной силой!» – и обезоруживающе улыбался, но глаза, казалось, тревожно наблюдали за моими действиями.
– Тебя кто-то обидел, лапочка? – спросил он. – Ты только скажи!
Я старалась не расплакаться. Что я ему скажу? Что влюбилась в человека, которого видела один раз, с которым провела одну ночь, а затем столько времени ждала его, лишь для того, чтобы услышать, как он заигрывает с «покатушницей». Боже, как глупо!
– Лапочка, – торжественно произнес Саныч. – А ты знаешь, что у тебя все будет хорошо?
– Правда? – Я отложила сумку, увлекаемая зыбкой надеждой.
– А ты как думала?
Я курила на крыльце, хмуро наблюдая, как Андрей провожал своих знакомых. Джипы, грузно и неспешно переваливаясь на ухабах проселочной дороги, скрылись за лесом, когда он подошел ко мне.
– Привет, как дела?
Он выглядел уставшим и совсем чужим. Моя обида показалась мне надуманной. «В конце концов, это его работа, а обо мне он давно забыл. Права была Наташа. Как известно, все мы обмануты счастьем», – с грустью подумала я.
– Летала сегодня? – Он пытался прикурить и не смотрел в мою сторону, словно говорил с неисправной зажигалкой.
– Нет еще, – я изучала носки своих летных ботинок.
– Полетишь?
– С тобой? Конечно, полечу, – скороговоркой выпалила я.
Андрей оторвался от зажигалки, удивленно посмотрел на меня, словно увидал впервые, молча отбросил сигарету.
– Тогда идем.
Я ожидала, что мы направимся к стоянке самолетов, но он повел меня к дельтапланам. От Павла Александровича и ребят я слышала, что Андрей единственный в нашем клубе летает одинаково виртуозно на любых аппаратах. И несмотря на разные системы управления может за один день откатать пассажиров на дельтаплане, а затем спокойно пересесть в самолет. Директор клуба, его учитель и друг действительно души в Андрее не чаял, а когда заговаривал о нем, смотрел с нежностью и смущением, как глядит корова на своего мокрого, новорожденного теленка.
Мы сели в «покатушный» дельтаплан, кресла которого располагались друг за другом: он впереди, а я сзади, на пассажирском месте.
Он спросил:
– Что ты хочешь? Я ответила:
– Ручку, – мне не терпелось показать то, чему я научилась.
Андрей усмехнулся:
– Не дотянешься.
Короткий разбег. Взлет. Набор высоты. К тому времени я уже летала на дельтаплане достаточно, чтобы оценить красоту настоящего полета, ясность и точность выверенных движений в управлении аппаратом. Он летел легко, красиво и празднично, не прилагая видимых усилий, широко взявшись за трапецию.
Левый вираж, пикирование, разгон – и мы, взревев мотором, уходим вверх. Меня вжимает в кресло. Затем вниз, вниз – и меня нет, нет моего тела, я невесома, словно растворилась в небе. Выход из пике, я вновь обретаю тяжесть, память, мысли.
Бреющий полет над полем: под нами в страхе разбегаются пучки полевых цветов. Земля так близко, кажется, можно протянуть руку и сбивать хрупкие стебли.
