делалось раньше, еще в те далекие времена, когда к первому космическому полету готовили Юрия Гагарина. Причем обоих парней об этом даже не предупредили, а то бы они, возможно, и не стали бы участвовать в таком эксперименте. На какое-то мгновение Райский даже поверил в эти сплетни, так уж убедительно они прозвучали. Но потом ему стало стыдно: какие-то идиоты языками треплют, а он уши развесил! Откуда они вообще могут знать, что там было во время испытаний, если один их участник погиб, а другой до сих пор не пришел в сознание? Вечно так получается — стоит где-то произойти трагедии, как обязательно кто-нибудь начнет болтать, что это, мол, не случайно и что виновата во всем нехорошая власть, чиновники и прочее начальство! Он даже хотел обернуться и прищучить шушукающихся всезнаек, но не успел: на кафедру в центре конференц-зала поднялся координатор «Лунного проекта», и Лев мгновенно забыл и о болтунах, и о самом несчастном случае, который они обсуждали. Он был уверен, что перед ними выступит какой-нибудь важный генерал, и никак не ожидал, что человек, от которого зависело, вернутся ли люди на Луну, во всех документах значившийся, как В.Ю. Мон, окажется женщиной.
А она подошла к кафедре, поправила микрофон и заговорила — спокойно, негромко, голосом человека, полностью уверенного в правоте своих слов. И способного передать эту уверенность всем, кто ее слушал. Она говорила о том, что не так давно, меньше ста лет назад, их страна считалась одной из самых развитых и могущественных и что именно она начала осваивать космос. И если бы потом, в конце двадцатого века, не произошло все то, о чем присутствующие должны знать по урокам истории, сейчас они, без всякого сомнения, вполне могли бы свободно путешествовать и на Луну, и на Марс с Венерой, а возможно, что и на более отдаленные планеты Солнечной системы. Но увы — случилось так, что пятьдесят лет назад люди отказались и от космических исследований, и от научного прогресса вообще, предпочли заботиться только о собственном благополучии, стали стремиться только к деньгам и к развлечениям. И лишь теперь люди начали постепенно возвращаться к той, казалось бы, давно забытой психологии, когда думаешь не только о себе и своем маленьком счастье, но еще и о высших человеческих ценностях — о счастье всех людей вокруг, о престиже своей страны, о движении вперед в науке и в культуре. И полет на обратную сторону Луны, для которого они с таким трудом смогли найти средства, должен стать одним из первых шагов именно в этом направлении. Она говорила, что случившееся на испытаниях — это, безусловно, страшное несчастье, но что благодаря ему ученым удалось узнать много нового о влиянии больших перегрузок на организм. А это значит, что для тех, кто полетит к Луне, старт с Земли будет более безопасным, так как все случайности, возможные на этом этапе, теперь будут предусмотрены. Так что Дмитрий Блинов отдал свою жизнь не просто так, и теперь его ждет слава первого человека, пожертвовавшего собой ради мечты людей по-настоящему подчинить себе космос. И когда у них появятся дополнительные деньги, ему будет поставлен памятник — обязательно будет, она, Виктория Мон, лично об этом позаботится. И она очень надеется, что и все остальные, пришедшие сюда, чтобы ее выслушать, будут такими же смелыми и решительными, как этот юноша, такими же самоотверженными, как он. Когда она закончила свою речь и спустилась с кафедры, в актовом зале сначала повисла совершенно мертвая тишина, а потом он разразился аплодисментами. Райский шумно выдохнул, огляделся вокруг и как-то по- новому, другими глазами увидел всех окружающих его людей, каждый из которых мог стать космонавтом и отправиться на невидимую сторону земного спутника. А потом он заметил пробирающегося мимо него к выходу Захара, который как-то странно встряхивал головой, словно только что пробудившийся человек, спешащий отогнать остатки сна.
Позже Райский узнал, что после этого выступления из центра подготовки не ушел никто.
Виктория Мон и в дальнейшем устраивала подобные встречи с добровольцами, на которых всегда с радостью рассказывала им об их же успехах и красочно описывала будущее «Лунного проекта». Захар, смеясь, почему-то называл эти собрания «двухминутками пафоса». Хотя почему именно «двухминутками» Райский так и не понял — длились выступления Виктории, как правило, гораздо дольше, а Захар в ответ на его вопрос только фыркнул и перевел разговор на другую тему. Однако в остальном его друг был очень даже неплохим человеком. С ним было легко общаться в свободное от занятий и тренировок время, на него можно было положиться в особенно тяжелые моменты подготовки. Сам он большинство тренировок переносил на удивлении легко, а во время первого испытания в невесомости и вовсе чувствовал себя, как рыба в воде. Остальные добровольцы, попавшие с ним в одну группу, показали себя гораздо более слабыми: двое из них весь полет не расставались с бумажными пакетиками, а еще один уже после первой сделанной самолетом «горки» ударился в панику. Пятым участником испытаний был Райский, и хотя он к концу полета сумел привыкнуть к новым ощущениям и даже начал получать от невесомости некоторое удовольствие, из самолета все равно выходил, пошатываясь, и цвет лица имел «успокаивающе-зеленый», как ехидно заметила одна из встречавших их на взлетной полосе медсестер. Правда, потом, сжалившись над будущим покорителем космоса, она достала из своей сумки маленькую бутылочку питьевой воды и одарила его кокетливой улыбкой. Но Захару, шагавшему рядом с безмятежно-счастливым видом, словно он не кувыркался только что в не имеющем ни верха, ни низа пространстве, а просто совершал легкую прогулку, достался гораздо более многообещающий взгляд.
— Кажется, ты ей нравишься, — шепнул тогда Лев своему другу. — Приглашай ее скорее ее в «Черную дыру», пока кто-нибудь другой не перехватил!
— И не подумаю, — покачал головой Захар. — Да и тебе не советую, по крайней мере, до конца подготовки.
— Почему? — удивился Райский. Если сухой закон и запрет на курение в центре соблюдался довольно строго (попавшихся отчисляли в тот же день, не слушая никаких оправданий), то вести монашеский образ жизни от учащихся никто никогда не требовал.
— Есть негласное решение — при всех прочих равных на Луну отправят тех, у кого нет ни родственников, ни любимых женщин, — наклонившись к Райскому зашептал ему в ухо Захар. — Чтобы на Земле их совсем ничего не держало, и они, если понадобится, были бы готовы пойти на любой риск. Ты ведь детдомовский — значит, шансы у тебя уже неплохие, так что романы тебе лучше пока не крутить.
— Откуда ты это знаешь? — не поверил ему Лев.
— Да были уже прецеденты, с той же центрифугой, — по-прежнему шепотом поведал ему всезнающий приятель. — Тот эксперимент с резким увеличением скорости еще до Блинова с Иванченко какому-то другому парню предлагали, так он подумал и отказался — побоялся, что если с ним что-то случится, у него мать совсем одна останется и этого не переживет. Потом его под каким-то предлогом отчислили: посчитали, что ценить свою мать выше космоса настоящий герой не должен.
— Ты циник, — пожал плечами Райский. — И вообще, вранье это все. Мало ли, что народ болтает!
— Может, конечно, и вранье, но откуда тогда вообще стало известно, что ускорение не случайно так резко увеличилось? Я так думаю, тот «маменькин сынок» и проболтался, когда узнал, чем испытания закончились. Хотя я ведь не спорю, что это только слухи! Но, как говорится, дыма без огня… И снова Лев едва не поверил в то, что руководители центра подготовки были не совсем честны с добровольцами. Но, подумав немного, он заставил себя отогнать все «крамольные» мысли, и чтобы Захар не привел еще какие-нибудь похожие на правду аргументы, поспешил перевести разговор на другую тему. А когда у них тоже начались испытания в центрифуге и никто из суетящихся вокруг профессоров даже не заикнулся о каких-либо «экспериментальных» условиях, у Райского окончательно отлегло от сердца. Разумеется, все это были глупые сплетни, и Захару должно было быть стыдно за то, что он их пересказывал! И именно с центрифугой Захару, в конечном счете, не повезло. До пятикратной перегрузки все шло нормально, но потом начались проблемы — организм не выдерживал. Молодой человек не отступился и, выждав несколько дней после неудачного испытания, уговорил врачей разрешить ему попробовать еще раз. Но и у второго, и у третьего испытания результат был все тот же: из аппарата Захара в бессознательном состоянии и с залитым кровью лицом прямой дорогой уносили в медпункт. После третьего раза, когда Райский пришел его навестить, Волков с кислым выражением лица попросил его сгонять в город за сигаретами.
— Ты что, узнают! — замахал руками Лев. — Медсестра обязательно дым унюхает.
— Пусть нюхает, я ухожу из центра, — ответил Захар. Говорил он спокойно, хотя и без особой радости. Райский же едва не подпрыгнул на месте от неожиданности:
— Ты уверен? Может, не надо так спешить? Вот Столярчук тоже долго к перегрузками привыкал, а теперь его нам всем в пример ставят! Отдохни как следует, а потом…
— Нет, — покачал головой его приятель. — Нет, с меня достаточно. Я сегодня ночью думал… Мне
