работу. Обескураженная заведующая сначала доказывала, что грыжа — это не опасно, но в конце концов согласилась помочь перевести Володю на легкую работу в этой же системе, то есть системе общепита. Сестра, однако, выторговала, чтобы перевод был оформлен вскоре же и под ее наблюдением.
Назавтра все трое сошлись у начальника отдела кадров треста столовых. Заведующая вошла первой. Она напомнила кадровику, что еще накануне все обговорила с ним по телефону.
— А, да, был у нас такой разговор, — ответил тот, отрываясь от бумаг, и стал набирать номер.
— Степан Григорьевич, не забудьте — ему на легкую.
Кадровик задержал палец на цифре «3».
— Швейцара место было в первой столовой. Подойдет?
— По-моему, подойдет.
— Ну и хорошо. Зови его.
Когда Володя с сестрой входили в кабинет, начальник по кадрам уже кричал в трубку:
— Прохоров, тебе швейцар требовался! Ну, вот. Предлагаю кандидатуру... Что? Много желающих? А ты их хорошо знаешь, этих желающих?.. Ну, вот. А этот свой человек. В нашей системе уже... (он посмотрел на заведующую, та моментально: «Пятнадцать!») пятнадцать лет работает. Да так работает, что комар носу не подточит. Да уж не беспокойся (тут кадровик скользнул взглядом по внушительной Володиной фигуре), не беспокойся, говорю, хороший будет швейцар. — Потом, не переставая говорить, всмотрелся в лицо Володи, в его глаза и уже менее уверенно произнес: — По-моему, ничего швейцар будет. Да чего ты меня пытаешь? Вот поработает человек и узнаешь сам. Главное — мужик. Ты ведь мужика хотел? Ну и вот... Что-что? У Марии Ивановны работал. В шестой. Да Мария Ивановна же и устраивает. Да зачем спихнуть! Она его, наоборот, отпускать не хочет. Что? Да ему надо на легкую. Да, на легкую! Он требует. То есть не совсем он, а его сестра. Да не ее, а его, его сестра! Что, причем сестра?.. А откуда я знаю, чего он сам хочет! Послушай, Прохоров, ты чего мне голову морочишь? Я тебе хорошего работника предлагаю, чтобы не упустить его из системы, а ты? Что я, сам себе враг, что ли? Ну, договорились? Ну и слава богу!
Кадровик повесил трубку и облегченно вздохнул.
— Ну и морока с тобой, — произнес он, обращаясь к Володе. — Как твоя фамилия?
— Белоусов, — хором ответили заведующая и сестра.
— А имя-отчество?
— Володя, — ответила сестра, а заведующая ничего не ответила, поскольку никогда не знала Володиного отчества.
— Ну вот что, Володя, — сказал начальник, тут же начисто забыв Володину фамилию, — есть полная договоренность. — И уже обращаясь к женщинам: — Оформляйте. Всего вам хорошего.
Когда вышли из кабинета, сестра недоверчиво опросила:
— А че же со мной-то не посоветовались? Она на самом деле, легкая — эта швейцарская должность?
Тут заведующая уже не выдержала:
— Господи! Да уж куда легче — двери открывать да закрывать.
И стал Володя швейцаром...
Как он справлялся на новом месте и как себя чувствовал, в шестой столовой, находившейся на окраине, никто доподлинно не знал. Только размытые, отрывочные слухи кое-что доносили. И по этим слухам выходило, что работает теперь Володя в центре города, в столовой ресторанного типа. Что стоит он у дверей, постоянно в глаженом халате, всегда чистый и выбритый, лицо белое с румянцем. Самый живой интерес вызвал у женщин тот факт, что Володя всегда выбрит. Делались разные догадки и предположения. Неужто так может изменить человека новое место?
Еще говорили про Володю, что он теперь на виду. Что во время обеденных перерывов и особенно по вечерам он возвышается перед толпой нетерпеливых, жаждущих попасть в обеденный зал или пробиться к буфету. А про субботние и воскресные вечера и говорить нечего: Володю улещивают, его угощают папиросами, которые он не курит, перед ним заискивают. В общем, благоденствует Володя, и до него теперь не просто дотянуться.
Однако не больше как через два месяца, в тот самый утренний час, когда по предприятиям и точкам общепита развозятся продукты, в столовой номер шесть отворилась дверь, и перед глазами пораженных работниц предстал Володя с навьюченным плечом.
— Здравствуйте! — провозгласил он, широко улыбаясь. — Принимайте.
Володю тут же обступили. С трудом добрался он до буфета и поставил ящик на пол.
На него посыпались вопросы. Почему? Отчего? Разве там хуже: в чистоте, в тепле? Неужто ушел добровольно?
Володя всем только и отвечал: «Ага», «Ну да», — и ничего вразумительного от него добиться так и не удалось.
А ушел он оттуда действительно по собственной охоте...
За неделю до того, как Володя появился в столовой с ящиком на плече, он побывал у заведующей в кабинете. Вошел он с заднего хода и в дверь протиснулся осторожно. Заведующая встретила его с радостным удивлением.
А через час она уже звонила в трест столовых начальнику отдела кадров и просила принять «по срочному делу».
— Ну какое у вас там дело? Выкладывайте скорее, — встретил кадровик.
— Да вот человек к нам хочет перейти, — и заведующая кивнула в сторону входящего Володи.
— Откуда перейти хочет? — спросил начальник по кадрам И вдруг узнал вошедшего: — Постой, постой! Да ведь это же Володя? — Фамилии он, конечно, не помнил, хотя других знал и запоминал только по фамилиям.
— Володя... — подтвердила заведующая, — Белоусов.
— Ну да... Подождите. Да ведь вы, кажется, его недавно устраивали?
— Его. В швейцары, в первую столовую, — смутившись, ответила заведующая.
— А теперь он что же — опять в возчики просится?
— Ну да, ну да, — закивала заведующая.
— А почему вы швейцаром не хотите? — спросил начальник у Володи.
— Не нравится, — сказал Володя.
— Почему?
— Не нравится.
— Но почему?
Володя глубоко вздохнул и сказал в третий раз:
— Не нравится.
Больше Володя ничего не сказал.
Если бы это был кто-нибудь другой, а не Володя, он смог бы многое прояснить. Он поделился бы, например, как трудно, когда надо поминутно отвечать на одни и те же вопросы. Особенно трудно в обеденные часы: приходится стоять перед злой голодной очередью и то и дело говорить: «Мест нет». И выслушивать язвительные замечания в адрес столовой, всей системы городского общепита и в свой собственный адрес. А по вечерам, когда перед дверью выстраивается другая нетерпеливая очередь, опять то же самое: «Мест нет», «Когда будут, не знаю». И еще: «Пива нет», «Водки нет», «Заведующего нет», «Один вермут», «Не знаю, почему нет». И все надо говорить, говорить и говорить — непосильная работа. Как раз та, которую Володя не любил. Он никогда не объяснял, не изворачивался и совершенно не пытался смягчить отношений с клиентами. Он просто говорил: «Местов нет», — и запирал двери. При этом не различал ни чинов, ни званий, ни знакомых своих сослуживцев. К тому же он не умел отличать подвыпивших от трезвых. То и дело в его часы случались недоразумения.
Может быть, тут-то Володя и начал впервые задумываться. По крайней мере, он уразумел, что если раньше для него все было хорошо, то теперь, на новом месте, выходило, что ему так не нравится и так не хочется. Всегдашняя безоблачная улыбка постепенно сошла с Володиного лица. А через некоторое время Володя решился на первый в своей жизни самостоятельный шаг: пошел проситься назад, в шестую столовую.
Но ничего этого кадровику он объяснить не мог и упорно стоял на одном: «Не нравится».
