мне не показывает, показывает только облики, в которых там бывал.
Возможность измениться?
Нет. Не только. Необходимость меняться – так, пожалуй, точнее. Этот коридор и содержимое ниш – наглядное доказательство того факта, что далеко не везде можно быть собой. Даже в моём родном мире на пребывание в моей исходной форме человека-некроманта наложены серьёзные ограничения. Кем наложены? Местом. Временем. И, конечно, людьми. Разумными окружающими.
А история с истоком-суккубом со всей наглядностью доказывает: не ко всем местам и временам приноравливаться легко и приятно. Порой это опасно. Причём вовсе не ранами и смертью – что мне раны и смерть? – но необратимыми изменениями потока. Души. Она пластична, но потому и уязвима. Если сравнить её с жидкостью, способной принять форму любого сосуда-истока, то придётся признать: иногда жидкость замерзает, а иногда превращается в пар. Но только простой жидкости, вроде воды или винного спирта, превращение в пар даётся легко. Любой грамотный алхимик знает: некоторые жидкости (особенно органические) при нагревании портятся.
Разлагаются, причём необратимо.
Так что я могу решать, кем мне быть, где и в каком качестве существовать. Но мои решения меня изменят. Например, добавят опыта и сил. Но очередное решение может убить во мне то, что мне не хотелось бы потерять ни при каких условиях…'
– До чего додумалась?
– До вопроса. Эмо, на что похожи шрамы души?
– На затруднения там, где раньше их не было. Ложка сомнений в бочке доверия. Вонь беспричинного раздражения в ароматах любви и дружбы. Скрип и скрежет при переключении от уединения к живому общению – или наоборот. На выскакивающие как бы сами собой воспоминания, как правило, неприятные. Ну и всё в таком роде.
– Но для того, чтобы заполучить такое…
– Не обязательно странствовать по иным мирам? Да, разумеется. Но общее правило применимо и здесь: ничего важного не происходит только с тем, кто бродит по кругу. Кроме износа. Но износ – штука естественная, деяния разума к нему отношения не имеют.
– Странники тоже изнашиваются.
– Конечно. И тело, и душа. Вот только есть один нюанс: душа странствующего не только изнашивается, она растёт. Если она растёт быстрее, чем стареет и отмирает, или если странник хотя бы умеет удерживать баланс между первым и вторым…
Эмо остановился напротив ниши, в которой стояла очередная женщина.
Чёрные волосы – как подаренный самой Ночью плащ. Кожа бледная, идеально гладкая, без единой морщинки или иной отметины. Свободное одеяние (нечто вроде накидки, играющей всеми оттенками серого, из тонкой, чуть ли не просвечивающей ткани) подчёркивает фигуру, от совершенства которой любому суккубу, мельком увидевшему её, останется лишь сгрызть до основания губы, а потом перерезать горло. Если не получится вот этой, черноволосой, то себе. Черты лица чёткие, правильные до совершенства, и вместе с тем неуловимо чуждые.
А в глазах – лёд. Глубокая, как горное озеро, и такая же холодная синяя тьма.
Равнодушие.
– Похоже, это не человек.
– Верно. Это Инниариль из Дома Зорайис. Одна из вариаций на тему тёмных эльфов.
– И кто такие тёмные эльфы?
– На моей родине – часть ещё одного слоя многообразной человеческой мифологии. Если без лишних подробностей, эльфы расы, к которой принадлежит Инниариль, отличаются от людей прежде всего физиологическим бессмертием истоков. Что, как ты понимаешь, не может не влиять на их потоки. Один из поэтов-людей писал:
Сказано об иных существах, но к эльфам тоже относится. С некоторыми поправками.
– Красиво сказано. И страшно. Только при чём тут я?
– Тебе нравится исток по имени Инниариль?
– Затрудняюсь ответить. Она как те стихи: красива и страшна. Страшно красива. Но говорить 'нравится' я бы остереглась.
– А примерить этот облик?
Я нахмурилась.
– Эмо, скажи прямо: чего ты хочешь?
– О чём спросил, того и хочу. С обликом Инниариль связаны… воспоминания, до которых мне очень нужно добраться. Но сам я не рискую возвращаться в этот исток.
– Что за воспоминания?
– Об этом потом. Когда ты согласишься нанести визит в земли таримма Дома Зорайис…
– А почему не сейчас?
– Потому что тебе и в родном мире есть чему учиться. Или, точнее сказать, я не хотел бы выдёргивать тебя с середины очередного урока. Это дурной стиль.
– И всё-таки: что это за воспоминания?
– Если кратко, то Инниариль, будучи одной из истинно перворождённых, принимала участие в сотворении своего мира. И видела Столпы Сил за… работой.
– Боюсь, что не вполне понимаю.
– А что тут понимать? Игла, ты бы уже давно могла сообразить, что почти все члены Группы стремятся постичь высшие преобразования реальности. Те правила, по которым создаются и развиваются миры. В своих мечтах мы все видим себя на высшей стадии эволюции магов. Нам грезятся сияющие одежды и призрачные короны демиургов.
– Вот как.
– Да. А разве ты сама об этом не мечтаешь?
– Мои мечты существенно скромнее. Я мечтаю в основном о том, чтобы изменить себя.
Эмо отмахнулся.
– Это одно и то же. Внутренние изменения неотделимы от внешних. Тот, кто преобразует собственную суть, сталкивается с необходимостью преобразований окружающего мира… ну и наоборот. Ваш договор с Анжи о воскрешении Рышара потребует от тебя постижения искусства сотворения реальности. Ты ведь знаешь об этом.
– Конечно, знаю. Правда, знание моё скорее абстрактно…
– Конкретное знание, вернее, одну из троп к нему, ты сможешь позаимствовать у Инниариль. Не прямо
