культурнее сказать… мымра болотная.
— Самин!
— Прости! Я знаю, что ты ее любишь. Но я то не переношу! Голос, морда кроличья…
— Самин!
— Еще раз прости! Ничего не могу с собой поделать, отвращение биологическое, на клеточном уровне. Но я терпел! Долго, минут тридцать ее словесный понос терпел. А потом — бац! Взрыв в башке, ничего не помню. Гляжу — она вся в сухофруктах. Это я ее по голове вазой огрел.
— Самин, ты с ума сошел? — впервые за последнее время Оля проявляла какие-то эмоции.
— Не без того. Аффект. Смягчающее обстоятельство, суд должен учесть.
— Какой суд? — взволновалась Оля. — Ты ее покалечил? «Скорая» увезла?
— На собственных ногах убралась, падла! Крови не было, думаю, шишкой отделалась.
— Налей.
— Что?
— Налей мне коньяк.
— Вот это правильно, это по-нашему. Закуску — лимон, конфетку — принести?
— Обойдусь.
Жена выпила, закашлялась, выступили слезы. Самин протянул носовой платок.
— Я все-таки не понимаю, — сказала Оля, отдышавшись. — За что ты побил Тину?
— Не побил, а проучил. Заслужила. Как хочешь относись, но я нисколько не жалею.
— У тебя как с головой?
— Плохо. Мне, Оленька, очень плохо из-за того, что ты меня не прощаешь. Это не жизнь! Это командировка в ад! Что мне сделать? Хочешь, кастрируюсь? Предварительно сдам стратегические запасы спермы на случай искусственного зачатия тобою моих детей и кастрируюсь.
— Ты пьян!
— Я трезв и очень несчастен.
Зазвонил телефон. Оля сняла трубку. Это была Тина.
— Оля! Ты знаешь, что случилось? — истерически восклицала подруга. — Он тебе сказал?
— Сказал.
Оля показала мужу на дверь: выйди, не хочу при тебе говорить. Самин подчинился.
— Он меня чуть не убил! — продолжала бушевать подруга. — Он больной! Психопат! Он опасен. Оля, разводись с ним немедленно!
— Это я сама решу.
— Ты его не видела! Мы его совершенно не знали! А как ругался! Ужас!
Самин подслушивал и подсматривал. Жена округлила глаза: Самин такое сказал? Что куда тебе засунуть? О боже! С чем тебя смешать? Кошмар! Он не мог подобное произнести! И еще это? И это? Как- как? Чудовищно!
Но Самин видел: жена сдерживает улыбку. Парадоксально! Думал, окончательно его за презирает, выгонит, сама уйдет, подаст на развод, лишит сына. А Ольга потешается. Ледяной панцирь треснул, тает. Почти прежняя супруга.
Извиняется за него перед подругой, утешает, обещает, что Самин будет на коленях перед Тиной просить прощения. (Вот уж дудки!) Но когда Тина, очевидно, призывала немедленно выбросить Самина на помойку, Оля продемонстровала твердость: сами разберемся, наше дело, пожалуйста, не вмешивайся, спасибо за совет, но я поступлю как сочту нужным.
— Андрей хочет поговорить с Саминым? — спросила Оля.
Самин вышел из-за двери. Оля с явной неохотой, нахмурившись, протянула ему трубку.
— Ты охренел? — спросил пьяненький, но не агрессивный Андрей.
— Старик! Ты вправе вызвать меня на дуэль, набить морду — (Это еще кто кому!) — свернуть шею и поломать конечности. Бес попутал. Извини!
«В последнее время, — подумал Самин, — я прошу прощения каждые десять минут. Войдет в привычку, прослыву придурком».
— Так, ты типа раскаиваешься? — уточнил Андрей.
— Безмерно! Глубоко! Бесконечно!
«Готов оплатить твоей жене операцию на голосовых связках и исправление прикуса», — хотел добавить Самин, но, естественно, не добавил.
— Тина, он раскаивается, — сообщил Андрей жене, которая наверняка рядом ошивалась.
Самин услышал пронзительные и частые вибрации Тининого голоса. Она что-то требовала от мужа.
— А что ему скажу? — спросил Андрей, обращаясь явно не к Самину.
И тот услышал новые визгливые переливы.
— Андрюха! — позвал Самин. — Мы с тобой поняли друг друга?
— Вроде.
— Бывай здоров! — отключился Самин.
Вечером они легли в постель, как в последнее время водилось — каждый на своей стороне кровати. Метр нейтральной полосы. Выключили свет. Через несколько минут Самин спросил:
— Оля, не спишь? О чем ты думаешь?
— Почему ты ничего не делаешь?
— А что я должен делать? Объясни мне, наконец!
— Самин! У тебя точно проблемы с головой!
Сватовство
Сергей Фролов, инженер звукозаписи, сотрудник популярной радиостанции, двадцати восьми лет, неженатый, обладатель приятной наружности и спортивной фигуры, любитель дорогой одежды и красивых девушек, проснулся в понедельник около двенадцати дня. У Сергея был выходной. Радиостанция вещала ежедневно, и выходные у сотрудников попадали на разные дни недели — в зависимости от воли начальства и его, начальства, к тебе отношения. Сергей в любимчиках не числился, поэтому нередко отдыхал по понедельникам. А он не в претензии! Расслабиться, когда народ после вчерашнего напрягает мускульные и интеллектуальные силы, — в этом был свой кайф.
Разбудил Сергея звонок в дверь. Разбудил, но не взбесил. Полдень — время, когда можно подниматься, выспался за всю предшествующую суматошную неделю, отдохнул. Звонок не удивил. Это могли быть мама или бабушка, обе пенсионерки. Отселив сына-внука в бабушкину однокомнатную квартиру, они надеялись, что Сергей наконец остепенится, женится и начнет плодиться. Сейчас будут принюхиваться, искать девичье присутствие. «Извините, любимые, сегодня ночевал один», — ухмыльнулся Сергей.
Когда бабушка или мама заставали у него девушку (обескураженную, появившуюся, например, из ванной и обернутую полотенцем), у них на лице появлялось выражение рыбака, вытащившего долгожданную рыбу, но еще не уверенного — съедобен ли улов. Девушке давали возможность одеться, усаживали за стол на кухне, кормили, поили чаем. Тонко, как им казалось, а на самом деле откровенно пристрастно, допрашивали об отношениях с Сереженькой, о ее семье, образовании, родителях, наследственных заболеваниях и прочих материях, выкладывать которые девушка вовсе не готовилась, согласившись вчера на романтический ужин с Сергеем. Ужин, конечно, предполагал продолжение, но никак не связанное с допросом его бабушки или мамы. Девушки имели бледный вид, плохой аппетит (мнение бабушки: чтобы родить здорового ребенка, надо хорошо питаться) и путались в ответах.
Те же, кто быстро и лихорадочно давились яичницей, обладали высшим образованием, не были отягощены плохой наследственностью, отвечали внятно и в целом производили благоприятное впечатление, удостаивались второго акта. Он представлял агитацию за Сереженьку — лучшего из лучших
