— это желание быть той, хорошей Юлей.
18.10.1973 г. А вот Юле 7 лет и…
— Мама, сколько тебе лет?
— Когда ты плачешь, мне, наверное, шестьдесят лет, я старею. А когда ты поешь, мне двадцать.
И Юля запела и пела все утро, пока собиралась в школу.
09.08.1974 г. Если есть хоть малейшая возможность, утром мы с Любашей встаем не сразу, а чуть-чуть поиграем и поговорим о том о сем. А сегодня мы сочинили сказку:
— Проснулась мама утром, а подняться никак не может. Позвала она папу. Пришел папа, взял маму за руки, тянет-потянет, а вытянуть из постели не может. Папа позвал…
— Алешу! •
— Да! Алеша — за папу, папа — за маму, тянут-потянут, а вытянуть не могут. Позвал Алеша Антошу. А Антоша говорит: «Что?» — и не пришел.
— Антон физику учит,— серьезно замечает Любаша и вздыхает. Я хохочу, но Люба напоминает про сказку:
— А дальше?
Наконец все уже, кроме Любы, собрались у мамы, тянут-потянут, а вытянуть не могут! И тут прибежала Любочка, поцеловала маму в глазки — они сразу открылись, а потом Люба сказала ласково: «Мамочка, уже утро, давай вставать» — и потянула маму за руку. И мама сразу встала!
— Я сильная, а все были слабые,— говорит Люба.
— Нет, ты была ласковая, добрая…— вздыхаю я».
Ласка, любовь — главная сила в отношениях между людьми. Я, конечно, не могла так говорить об этом трехлетней дочке, но как-то попыталась передать ей свою убежденность в этом.
Результат был очень неожиданный и трогательный. Однажды мы с Борей сидели, надувшись друг на друга, и казалось, никакая сила сейчас нас не разморозит. Подошла Любаша, уселась между нами и, обхватив наши шеи ручонками, вдруг сказала с хитрым видом: «А кто между вами?» Мы переглянулись. «Любо-о-вь»,— протянула Люба. Мы рассмеялись и… помирились.
Ну а как же бабушкины гуси? Я и сейчас склонна думать, что это близко к обману типа «Будешь врать — язычок проглотишь». Малыш искренне верит, а обнаружив неправду, недоумевает, обижается, а затем с опаской отнесется и к другим заявлениям взрослых. Зачем это?
Зато добрые выдумки просто прелесть что такое!
ОХ УЖ ЭТИ НАКАЗАНИЯ!
«25.06.1963 г. Алеша вывез на середину комнаты экскаватор, начал его приспосабливать к хождению по «шоссе». Тинь уселся около машины и стал ее толкать ногами в противоположную сторону.
— Не на-а-а-да! — завопил Алеша и ударил брата. Тот полез в драку. Я взяла Антошку и вынесла его на террасу. Он вернулся и принялся опять за свое. Я рассердилась, даже шлепнула его дважды и, выставив на крыльцо, прикрыла дверь. Конечно, рев. Алеша как ни в чем не бывало продолжает возиться с машиной, а меня огорчает и история с дракой, и отношение к ней Алеши.
— Мам,— говорит Алеша,— смотри, что я сделал…
— Не хочется мне смотреть,— грустно говорю я,— оба вы с Тинем плохо сделали: ты с ним не играешь, а он тебе назло делает…
Алеша пошел было к двери, за которой всхлипывает Тинь, но тот, увидев брата, еще громче плачет. Ясно, что он ждет, чтобы подошла я. А я жду, чтоб он замолчал. Наконец становится тихо, потом за дверью едва слышно: «Мама!» — и чуть громче: «Мам!» Подхожу к двери, открываю. Тинь поднимает на меня глаза, полные слез. Лицо у него мокрое, под носом мокро. Вид несчастный, но я стараюсь не разжалобиться:
— Что тебе? — сурово спрашиваю я.
— Дя? Я… хочу… к вам,— всхлипывает Тинек.
— Иди,— тем же тоном говорю я,— только кто же с тобой согласится играть, если ты мешаешь.
Я сажусь на диван и смотрю на поникшую фигурку сына осуждающе. Он робко подходит ко мне и осторожно прислоняется к коленям:
— А я там плакал, плакал, кричал (словно хочет сказать: ведь мне же было плохо, а ты не пришла ко мне).
И я засомневалась: верно ли поступила на этот раз? Я ведь тоже была перед ним виновата. И Алеша — тоже. А наказан один.
22.06.1963 г. Алеша лежал на раскладушке и читал книгу, к нему подсела бабушка и хотела было с ним поговорить. Но он вдруг заявил:
— Уходи отсюда, я тебя не люблю.
— Почему же ты меня не любишь?
— Не хочу говорить! Бабушка ушла обиженная.
— Да что ж ты так бабушку обидел,— говорю я,— как же ты так мог сказать? Мне теперь бабушке и посмотреть в глаза будет стыдно!
— Почему? — глаза Алеши смотрят с недоумением, хотя он и чувствует, что сделал плохо. Но он был искренен в данную минуту.
Я думаю про себя: «В самом деле, как же быть? Скрывать истинное отношение и заменить его лживой вежливостью — противно и унизительно, хотя легко. Куда труднее изменить в ребенке само отношение к человеку, если он того заслуживает (а бабушка, безусловно, этого заслуживает). А как это сделать? Знаю, что бабушка ждет извинения, но в чем извиняться Алеше? Да и вообще извинение очень часто сопровождается фальшью и со стороны извиняющего, и со стороны извиняющегося — значит, опять ложь.
Ну нет!»
— Иди, Алеша, очень мне за тебя стыдно,— сказала я сыну и тихонько отодвинула его от себя. Губы его скривились, но он почему-то не заплакал.
А когда пришла бабушка и мы сели за стол, Алеша как-то приветливо вдруг спросил у нее:
— Тебе эту вилку дать?
— Давай, давай, спасибо,— ласково ответила бабушка. Я вздохнула с облегчением.
В тот же день к вечеру в комнате собрались устроить чай в честь дня рождения дяди Володи. Я говорю ребятам:
— Давайте-ка все убирать.
Алеша начинает собирать кегли и складывать их в чемоданчик. Антон (2,5 года) сидит и демонстративно возится с какой-то веревочкой.
— Тинь, ты думаешь, что после этого сядешь с нами за стол?
— А я не хочу убирать,— смеется Тинек, как будто проверяет, что из этого выйдет.
— За стол не сядешь,— повторяю (зачем?) я.
— А я хочу-у-у,— со слезой в голосе тянет Тинь.
— А ты не убираешь,— с моей интонацией говорит ему Алеша,— значит, тебе за стол нельзя. Вот. Ты же не убираешь.
Это выводит Тиня из себя. Он бросается к чемодану с кеглями, выхватывает их и разбрасывает по комнате.
— А я буду бросать! — протестующе кричит он.
— Ну, Тинь, это уже никуда не годится! Мы убираем, а ты разбрасываешь. Тогда иди-ка ты в постель.— Я несу его на террасу.
В постели он долго плачет, ворочается, потом затихает. Думаю — уснул. Нет, через некоторое время:
— Ма-ма-а-а!
А в это время уже садятся за стол. Как не хочется портить всем настроение! А что делать?
Я выхожу на террасу и сурово спрашиваю:
— Что тебе, Тинь?
— Я, я…— теряется Тинек и смотрит на меня умоляюще,— я… хочу к вам,— едва слышно говорит он и прячется в постель.
