— Ты знаешь,— важно рассказал мне Алеша (4 года),— они летают. Раз уже улетели.
— Как? — не поняла я.
— Мы с Тинем поссорились — и они улетели. Р-р-раз — и нет!
— Ничего не понимаю! — удивляюсь я.
— Это бабушка таких интересных гусей купила.
— Да-да,— подтверждает бабушка с самым серьезным видом,— мне так продавец и сказал: как дети поссорятся, так гуси исчезают. Я слушаю это с недоумением и не сразу соображаю, как же к этому отнестись.
— Гм, интересные гуси, только странно, как же это они улетают? — нерешительно спрашиваю я.
— А у них крылья отлепляются, и они летят,— серьезно говорит Алеша.
— А ты видел?
— Не-е-т! Они очччень быстро летят — с космической скоростью. Р-р-раз — и готово!
Эти гуси потом фигурировали весь вечер. Стоило кому-нибудь из ребят начать задираться или кукситься, как бабушка:
— А гуси? Сейчас улетят!
— Нет, сидят,— отвечает Алеша, а сам с беспокойством посматривает на гусей.— Бабушка! Мы не ссоримся, это у нас такое обижение вышло.
Новое слово Алеши мне нравится, но игра с «гусями» не очень: почему детей можно пичкать самыми примитивными вымыслами? Так и подмывает сказать ребятам:
«А вы поссорьтесь да проверьте, улетят они или не улетят».
Вечером я не выдерживаю и говорю после Алешиного убежденного «Улета-а-ют — так продавец же сказал»:
— Алеша, это бабушка пошутила: так в сказках бывает, а на самом деле игрушки не летают. ' В глазах Алеши недоумение и недоверчивость».
А через два с половиной года в тетради Антона я записала:
«22.12.1965 г. Тинюшка (5 лет) вообразил, что пол — это что-то раскаленное — огонь и что становиться можно только на тень. Мы вступили в эту игру и охотно уступали ему свои тени, когда ему надо было пройти по полу. И он скакал козликом с одной тени на другую, «спасаясь» от огня!»
Мои комментарии спустя 11 лет:
«15.02.1976 г. Думаю, что такая игра вполне допустима. Малыши воспринимают ее не всерьез, а как игру. У нас это интересно получается с Любой: она участвует в игре, но не обманывается. В том-то все и дело!
08.08.1974 г. Вот уже с полгода мы играем с Любашей (3 года) в «крокодила Гену» (как с Ванюшей играли в «сонного дядьку»). Трудно вспомнить, с чего это началось. (Потом это повторялось много раз.) Кажется, это было так.
Люба на что-то разобиделась за столом, влезла на свой стул с ногами, повернулась к нам спиной и, уткнувшись в колени лицом, начала уже поревывать, пока еще негромко. Папа сказал:
— Или прекращай реветь, или я тебя высажу! А я говорю вдруг:
— Папа, это не Люба, это кто-то другой. У нас Люба не такая. Это какой-то… кроко!
Любашка заинтересованно прислушивалась, а потом, прикрыв глаза тыльной стороной ручонок, шевеля при этом растопыренными пальчиками, вдруг заявила низким голосом:
— Я злой крокодил, я вас съем!
Мы все, конечно, «задрожали» от страха и стали громко звать Любу, чтобы она справилась со злым крокодилом.
Через минутку Любаша сообщила, что она уже добрый крокодил Гена, который «скоро превратится в Любу».
Позже игра проходила в разных вариантах: с исчезновением «крокодила» под стол и «внезапным» появлением Любы; с постепенным превращением крокодила в Любу: она потихоньку открывает ладошками лицо, освобождая глазки (мы радостно восклицаем: «Ой, глазки уже Любины!»), носик («Ой, носик уже Любин!»).
Когда Люба превращается в «злого крокодила», то мы все должны «дрожать от страха». Если мы забываем это делать, то Любашка напоминает с неудовольствием:
— Ну что же вы не дрожите? Дрожите! (Надо же выполнять правила игры!) Так можно очень быстро успокоить Любочку, снять очередной конфликт.
Итак, проблема: есть обман, которому верят, как правде («Вот придет Бармалей, тебя в мешок посадит»), есть фантазия, сказки, волшебство, в которое верят, как в чудо («Прилетит фея и принесет тебе волшебную палочку»), есть игра воображения, которая принимается не всерьез, а с соблюдением определенных правил. Как найти грань между ними? А найти обязательно нужно.
Рассмотрим ряд близких слов: лгать, врать, обманывать, ловчить, хитрить, лукавить, притворяться, разыгрывать, придумывать, фантазировать, сочинять — какой плавный переход от минуса к плюсу, не поймешь, где водораздел. Но он есть! Мы внушаем детям: врать нельзя, это нехорошо. А как же: «Хорошо, когда кто врет весело и складно!» — Теркину можно?
Однажды я проводила в третьем классе утренник, посвященный сказкам, и спросила ребят:
— Говорят, обманывать плохо. Верно?
— Верно!—дружно, заученно ответил класс.
— Ну хорошо, а как же в сказках: то и дело друг друга обманывают. И не только какие-нибудь злыдни, но и самые прекрасные добры молодцы. Выходит, они обманщики. А почему же мы их любим?
Класс недоуменно молчал — ни одной поднятой руки. Я тоже молчала, выжидая. Наконец на последней парте робко приподнялась и тут же опустилась мальчишечья рука.
— Ну-ну,— подбодрила я.
— Они не обманщики, они обхитря… нет, обхитрива… ну, хитрые они, они же врагов обманывали. А врагам и надо врать,— убежденно закончил мальчишка и сел.
Класс загудел на разные голоса, поднялись руки — приводить примеры. Но у меня был вопрос и посложнее:
— Мы-то с вами, слушатели или читатели, не враги, а нам всякие небылицы плетут?
На этот раз поднялось уже несколько рук:
— Это чтоб интереснее было.
— А там приключения разные, а мы их любим…
— Почему? Почему вам нравится, чтобы вас обманывали? — пристаю я к ребятам. Я жду от них открытий, важных для меня.
— Да никто и не обманывает!—вскочил тот мальчуган с последней парты, который начал думать первым.— Мы же знаем, что там все придумано, мы же знаем!
— Сказка это мечта, которая… взаправду,— тихо сказала девочка, дождавшись, пока я замечу наконец и ее поднятую руку.
— Как-как? — не поняла я, но кто-то из ребят пояснил:
— В сказке все-все можно, что хочется, только надо вообразить.
Эти маленькие мудрецы прекрасно разбирались, где корыстная ложь, а где игра воображения, причудливая и прекрасная выдумка, в которой действительно как бы осуществляется мечта, чья-то надежда.
«25.07.1969 г. Как-то месяца полтора назад Юля (2,5 года) раскапризничалась, и я, чтобы ее отвлечь, рассказала сказку про Машу и трех медведей, только вместо Маши была Юля. Слушали все мои дочери, и всем сказка очень понравилась. С тех пор Юля стала меня просить: «Акази мне а Юлю!» (она еще плохо выговаривает слова, но уже произносит целые фразы).
Сначала я Юлю «вставляла» в разные сказки, затем просто рассказывала всякие истории из Юлиной жизни, в том числе и разные небылицы, а затем стала рассказывать то, что на самом деле бывает, было или происходит сейчас. Я старалась говорить о Юле, которая не плачет, не капризничает, сдерживается, если хочется поплакать, в общем о Юле, какой ей хотелось бы быть. И удивительно! Стоило мне сказать, если Юленька вздумает заплакать: «Что же мне теперь рассказывать — как Юля плакала?», как Юля сразу переставала всхлипывать и говорила: «Акази мне Юлю не паця». Удивительно хорошо это успокаивало ее
