— А-а,— говорю я,— чего ж кричать? Я-то думала, что этот стул стоит на дороге и только мешает, а он, оказывается, тебе нужен.
— Нужен,— всхлипывает Тинек.
Я водружаю стул на место, и Тинек, удовлетворенный, слезает на него с турника: справедливость восстановлена.
Я, конечно, была довольна, что нашла хорошее решение да еще тут же. по свежим следам, успела подумать, осмыслить происшедшее. Если бы всегда так! В суете это часто не удается сделать. Однако, кроме нашей вечной занятости, есть еще причина плохой «успеваемости» родителей: мы следуем своим намерениям, а детей не слышим.
16.11.1962 г. Мама спешит на работу в библиотеку и зовет всех пить кофе. Папа и Алеша уже пьют кофе, а Тинь (2 годе) увлекся, строит в мастерской на полу машину из деталей конструктора. Рядом он поставил трубу: вдавил алюминиевую трубку в остатки пластилина по полу — и получился бульдозер. Он так и не пришел пить кофе, только два раза приходил звать папу посмотреть, какая у него хорошая машина. Папа похвалил Тиня, а мама говорит:
— Ну кто бы из родителей допустил такое? Ребенок не слушается, не идет за стол, не ест и его не наказывают, а хвалят за хорошую машину.
— Да, мама, ни таких родителей, ни таких бабушек не найдешь. Затем, гордясь собой, мы решили так:
1. Ради еды (и другого НЕ дела) не отрывать от занятия, которым малыш увлекся.
2. Но и не ждать его всем — семеро одного не ждут.
3. Ни в коем случае не лишать его еды, то есть не наказывать его.
4. Но отдельно ребенку не подавать — пусть возьмет сам, не отнимая у других время.
От правил, конечно, могут быть отклонения, но изредка».
Результат этих «правил» оказался плачевен– к столу собрать всех одновременно стало у нас проблемой. Видно, надо было больше следить не за «правилами», а за тем, каковы их последствия. В самом начале легче все изменить, а потом… До сих пор расстраиваются наши хозяюшки, дожидаясь едоков, у которых, конечно же, «неотложные» дела. Ну как же: приготовить еду, накрыть на стол — ведь НЕ дело… А кажется, уж все старались предусмотреть.
Как-то мы с дочерью поспорили из-за… джинсов.
— Подчиняться моде унизительно! Ведь мода — это стандарт, шаблон, а свободный человек и в мелочах должен оставаться самим собой, потому что есть реальная опасность прийти от «все это носят» до «все так думают».
— Совсем наоборот! Когда я внешне не отличаюсь от других, я как раз и могу быть сама собой — никто «в душу не лезет» и не учит жить, понимаешь? Внешняя стандартность позволяет сохранить внутреннюю свободу.
Первое мнение — мое, второе — моей пятнадцатилетней дочери. Любопытно, правда? Я так ей и сказала. Но сразу не сдалась, попыталась настоять на своем.
И тут «появилась»Мэри Поппинс. Я вспомнила, как эта пунктуальная, строгая, сказочная няня, не терпящая никаких погрешностей в одежде и поведении, поражала своих воспитанников своим абсолютным пренебрежением к принятым условностям духовной жизни и исподволь внушала им: не отличайся внешностью от окружающих — будь как все, но внутренне не подчиняйся общепринятому слепо — будь самим собой. С Мэри Поппинс, конечно, не поспоришь: она всегда права и в отличие от нас, несказочных взрослых, знает великую тайну моды, о которой я и не догадывалась до разговора с дочерью.
Было у нас в семье время, когда все почему-то «заводились» по пустякам, раздражались, легко обижались друг на друга.
А почему, я никак не могла понять и очень расстраивалась. Помог разобраться в этом сын — ему было тогда всего лет десять-одиннадцать: «Знаешь, мам, ты мне говори заранее, что мне надо дома сделать, я все сделаю, но потом ты меня уже не трогай, а то всегда так не хочется бросать что-нибудь на самом интересном месте». Меня эта просьба насторожила и заставила понаблюдать за собой, за отцом, за всеми. И знаете, что я обнаружила? Мы действительно не давали друг другу покоя тем, что то и дело могли обратиться с просьбами, вопросами, разговорами к любому, независимо от занятий и дел каждого. Мы думали, что это хорошо, такая свобода и непринужденность, а получалась обыкновеннейшая бесцеремонность, бестактность. Она-то и раздражала нас все больше и больше.
Однажды старший, 14-летний сын, вспылил и, зло бросив на ходу: «Ничего ты не понимаешь!» — громко хлопнул дверью. Так у нас с ним случилось впервые. Часа два мы дулись друг на друга. Потом я позвала сына к себе и сказала (мне было это нелегко, поверьте): «Допустим, я что-то не понимаю, в чем-то не разобралась. Ну и что? Главное, я хочу разобраться и понять. Но мне трудно это сделать, если ты мне не поможешь. Неужели ты думаешь, что понять другого человека легко? Попробуй, например, понять меня сейчас». Он посмотрел на меня с некоторым удивлением и растерянностью. «Ты считаешь, что я должна понимать тебя с полуслова, а тебе самому это необязательно? Но ведь я тоже очень нуждаюсь и в твоем понимании, и в твоей… помощи». Голос под конец у меня предательски дрогнул, и я полезла в карман за платком. Мне действительно так нужна была сейчас его помощь!
Потом, много дней спустя, он признался мне: «Мам, в тот момент я как будто старше и сильнее тебя стал…» А года через два он сумел это чувство определить: «Когда начинаешь отвечать не только за себя, но и за других, вот тогда и становишься взрослым». Но для этого вовсе не обязательно ждать, пока у сына вырастут усы.
Я училась советоваться и с трехлетним сыном, и выслушивала мнение семилетнего, не обрывая его на полуслове, и поступала так, как предлагал сын-подросток,— потому и рос рядом друг.
С ИГРОЙ И БЕЗ НЕЁ
«10.06.1963 г. Сегодня мне никуда не надо торопиться — я дома. Какая благодать! После завтрака сажусь за швейную машинку, а ребята устраивают «космодром» на большом матрасе. »
— Ну, мам, давай мне красный космический костюм,— серьезно говорит Алеша (4 года).— Нельзя же без костюма.
Я достала два старых чепчика и натянула на головы своих космонавтов эти «шлемы». А как же быть с костюмами? Пришлось достать большие спальные мешки, и начались… полеты в космос. Космонавты «запускали двигатели», «выпускали газы», «прочищали сопла» и т. д. и т. п. Оленька (1 год) копошилась тут же и влезала то в один, то в другой «космический корабль».
— Мам, у нас шестиместная ракета, иди к нам! А то без тебя улетим! Я оставляю на несколько минут шитье и лезу (не без труда) в «ракету».
— Ну, поехали!
Мы все вместе гудим, жужжим, вопим — в общем летим. Однако надо же и работать. Вылезаю, сажусь шить и говорю:
— У вас теперь будут ракеты, управляемые с Земли. Я буду управлять вами. Внимание! Взлет! — и нажимаю педаль машины. Машинка тарахтит, космические корабли опять жужжат, гудят — летят. Весь этот процесс Алеша сопровождает высказываниями о раскаленных газах, дизелях, моторах.
Потом я накрываю на стол, но «космонавты» не обращают внимания на приготовления к обеду. У них уже двухместная ракета, они оба лезут в мешок, и тут начинается драка: не могут распределить обязанности.
— Ребятки! Давайте-ка поедим,— говорю я, но оба не слышат, увлеченные спором.
— Вы будете есть? Алеша! Тинь! Будете есть или нет? — стараюсь я дойти до их сознания.
— Неть,— машинально отвечает Тинь. Мне бы сказать: «А когда у космонавтов обеденный перерыв?» Или: «Вас вызывает Земля!» А я сердито:
— Тогда потерпите до вечера! — И— рев!
Хоть и тошно самой, но решила не замечать его. Довольно быстро ребята вновь входят в колею своих забот и хлопот. Из «космодрома» (матраса и мешков) они соорудили «гору». Вскоре «гора» была превращена в «болото», и по «кочкам» с восторгом заскакали мои три лягушки. Как было не рассмеяться!
Через полчаса дружно вспомнили про обед, а я «забыла» про свое «потерпите до вечера!» — благо сами ребята об этом давно забыли.
