нашего отца — сэр, меня — сеньорита. И дюкал тоже, как ты, не мог запомнить. Всегда называл его вестибюль…
До этого я уже слышал, что англичане, исполняя старинную русскую песню «Ой вы, сени, мои сени!», пели на свой лад: «Вестибюль мой, вестибюль!». Тогда мне показалось, что это шутка. Оказывается, не совсем.
ЯРАНГА ВОРОНА
Когда-то Элит был хозяином стада. И баба Мамма, и Толик рассказывали, что у него паслось больше пяти тысяч оленей. Его раскулачили и приставили к собственным оленям в качестве совхозного пастуха. Элит никак не мог понять, что теперь он не хозяин стада, и колотил пастухов палкой, если они плохо следили за оленями. Его несколько раз переводили в другие бригады, но через неделю Элит начинал скучать по своим оленям и, не прихватив даже куска мяса, отправлялся за двести-триста километров в нашу бригаду. Донельзя отощавший, но все равно шустрый, как горностай, он появлялся возле своего стада, внимательно осматривал оленей и, не сказав дежурившим пастухам ни слова, отправлялся в ярангу. Там ел, отсыпался и, словно ничего не случилось, выходил на дежурство, предоставив все хлопоты по улаживанию его проблем бригадиру Коле.
На вид Элиту лет шестьдесят, может немногим меньше. Невысокий, поджарый, с редкими волосками вместо усов и бороды, он крепко держался за землю короткими, чуть кривоватыми ногами.
Элит может сутками пропадать возле оленей. Отдежурив смену, после которой падают с ног даже собаки-оленегонки, он не идет в стойбище, а устраивается отдыхать рядом с оленями. Разведет костер, заварит чай и, прихлебывая из потемневшей от частых заварок медной кружки, наблюдает за оленями. Случается, вздумавший попастись в одиночестве корб убежит из стада или что-то случится с олененком, Элит поднимается, берет палку, чтобы навести порядок, но тут же садится на кочку и принимается ругать пастухов. Те, понятно, обижаются и требуют от Коли, чтобы Элит не действовал им на нервы. Но Коля сам побаивается Элита и поэтому ничего сделать с ним не может.
Недавно директор совхоза предупредил Элита, если он будет вмешиваться не в свои дела, отправит его пастушить в Якутию. Оттуда пешком Элиту не добраться…
Баба Мамма рассказывала, что Элит никогда не женился и даже не нюхался ни с одной девушкой. Обнюхивание лица друг дружки издавна заменяет здесь поцелуи. Хотя, некоторые девушки эвенки и нюхаются и целуются с одинаковым успехом. К тому же, целоваться у молодых аборигенок получается даже лучше. Почему Элит остался без семьи, баба Мамма не объяснила, но и вправду, ни жены, ни, тем более, детей у него никогда не было. Ведь с его богатством он мог завести себе две, а то и три жены, и никто за это не осудил бы.
Мне немного жаль Элита, с другой стороны — любопытно поговорить с настоящим кулаком. Выбрав удобный момент, подсаживаюсь к его чайнику, какое-то время молча пью чай, затем, словно, между прочим, спрашиваю, хорошо ли быть кулаком?
— Чего хорошего? — сердито бросает Элит. — Разве я настоящий кулак был? Котел худой, кружки совсем не было. Из консервной банки чай пили. Они пришли меня раскулачивать, а в яранге, четыре облезлые шкуры и старый винчестер. Сейчас у меня бинокль, карабин совсем новый и три раза на курорт в Талую ездил. Сейчас я настоящий кулак, а тогда был ненастоящий.
— А олени? Говорят, у тебя их было больше пяти тысяч. Элит испытывающее смотрит на меня, щиплет волоски на бороде и спрашивает:
— Кто это считал, сколько тысяч? Никто не считал. Я же говорил, грех было считать. Много было и все. Пасли старательно, водки не пили, за оленями хорошо смотрели. У нас к оленям копытка никогда не привязывалась. Начальникам камусов не давали, оленьих языков тоже не давали — все сами ели. Оленей забивали, когда они жирные и шкура без дырок, а не когда директор совхоза по рации скажет. В прошлом году старатели возле Нявлинги золото мыли, двадцать шесть оленей в четвертой бригаде застрелили, языки отрезали, ноги отрубили, а остальное бросили росомахам. Как они потом эти языки кушать будут? Оленевод так никогда не сделает. А это настоящий кулак. Его сразу нужно убить, потому что он все равно, как вонючая росомаха…
В тундре самый большой позор для женщины — сварить мясо так, что оно будет отставать от костей. Для мужчины — упустить пряговых оленей. У Элита пряговые олени убегали дважды. Первый раз, когда Элит, победив всех на беговании оленьих упряжек, получил главный приз, на радостях напился и выпал из нарт. В другой раз все случилось на моих глазах:
В середине лета с моря наплыл до того густой туман, что даже собственные яранги мы находили лишь благодаря крикам собравшихся на озере гагар. Пастухи угадывали стадо по блеянию оленят да по взволнованному хорканью важенок, и, скорее, присутствовали при оленях, чем пасли их.
Оленям туман особого беспокойства не приносил. Прохладно. Ни комары, ни оводы не летают, а грибы олени находят по запаху. Задрал голову, втянул воздух и зашлепал широкими копытами по раскисшей тундре к выросшему в доброй сотне шагов подосиновику, словно по нитке. Аккуратно скусил, разжевал и отправился искать новый.
Ты же, как не приглядываешься, не только гриба, оленя разглядеть не получается. Появится на мгновенье рядом с тобою серая оленья спина с зависшими на шерсти капельками росы, проплывут похожие на ольховниковый куст рога, и снова вокруг один туман да чавкающая под ногами кочковатая тундра. Когда, наконец, туман рассеялся, и мы смогли собрать для пересчета оленей, оказалось, что потеряли больше трехсот голов. Перед этим мы дважды перекочевывали, и у какой из стоянок начинать поиски — никто не представляет.
А здесь, как на грех, пропали лопатки. Известно, сбежавших оленей лучше всего искать по лопатке. Берут обыкновенную оленью лопатку, накладывает на нее раскаленных углей, и по образовавшимся трещинам узнают, где искать пропажу. Можно, конечно, зарезать любого оленя и взять лопатку от него, но нужна лопатка животного, которого забили ДО ТОГО, как пропали олени. Свежая, по мнению деда Кямиевчи и Элита, для этого совсем не годится. У нас старых лопаток было две. Обе валялись на виду, и никто ими особо не интересовался, а стали нужны — исчезли.
Элит, как всегда в подобных случаях, ругается, обвиняя всех подряд в лени и нерасторопности. Дед Кямиевча пытается оправдаться и в который раз переворачивает нарты под лиственницами. Он прекрасно помнит, что вчера они были в этом месте и никуда деваться не могли. Толик подшучивал и над Элитом, и над дедом Кямиевчей, советуя не тянуть резину, а вызывать вертолет. С вертолета откол можно отыскать без всяких лопаток. Но за вертолет нужно дорого платить, кроме того, он может задержаться на целую неделю. За это время отколовшиеся олени разбредутся по всей тундре. Кто знает, сколько их потом отыщется, и сколько достанется волкам и росомахам. А здесь еще Кабяв разлегся посередине тропы и кидается на каждого, кто попытается мимо пройти. Он уже загнал в ярангу Мунрукана, оттрепал щенка Будыну и успел цапнуть увязавшегося за дедом Кямиевчей оленя Тотатке. Учик надеялся получить от хозяина щепотку соли, но вместо угощения пришлось удирать в кусты, оставив в зубах Кабява добрый клок шерсти. Уступал дорогу Кабяв лишь Остычану, да и то рычал так сердито, словно в животе у него кипел котел с мясом. Наконец пришла баба Мамма и быстро во всем разобралась. Она прогнала Кабява с тропы, покопалась в том месте и вытащила на белый свет обе лопатки. Немного, конечно, обгрызенные, но для задуманного дела вполне подходящие.
Элит долго вертел лопатку, пытаясь определить, на какую из них положить угли, наконец, выбрал ту, что побольше. Она от старого быка корба, а уж он-то знает об оленях больше, чем глупая важенка, которой принадлежала меньшая лопатка.
Я думал, лопатки будут жечь по какому-то особому ритуалу. У нас на Украине даже самая заурядная поездка на базар обставляется такими заморочками, — куда больше! И посидят на дорожку, и кружку воды выльют на землю, чтобы дорожка оказалась не слишком пыльной, и обязательно проследят, не покажется ли кто навстречу с пустыми ведрами? А до этого базара всего лишь какой-то час езды и никаких особых событий там не ожидается.
Или помню, как сестренки Инна и Лида гадали на женихов. Они и черевики через хату бросали, и
