говоря: "Ну, я пошёл!" И всё же Попелю хочется, чтобы Васильев правильно его понял. Разъясняя, что значит, "как в гражданскую", он говорит:
- Тогда я видел противника своими глазами, противник был весь передо мной, мне и ясно было, что делать. А теперь противник то впереди, то позади, то почему-то вокруг нас. Не ощущаете ли и вы подобное, полковник? - и он дружески, мягко кладёт руку на плечо Васильева.
Кислые морщинки в уголках рта полковника исчезают.
- Да, да! - говорит он, и выражение лица его быстро меняется. - Вы правы, товарищ бригадный комиссар. Как будто разбили противника, а он уже в нашем тылу. Кругом горит, отовсюду стреляют. И, действительно, теряется ясность. Мне тоже сейчас хочется сесть в машину и быть везде самому.
- О, это плохо, - Попель улыбается. - Сам всего не переделаешь. Считайте, полковник, что там, где был я, были и вы.
- Согласен, согласен, только будьте поосторожнее, - говорит Васильев.
Я смотрю на него и не узнаю. Иногда мне кажется, что Васильев сухой человек, а сейчас мне хочется обнять его, как отца.
Едва поспеваю за Попелем. За ним трудно поспеть, он не идёт, а катится. Все-таки искоса поглядываю на него. Теперь я понял, что это за человек. "Недаром, - думаю я, - фронт назначил его командиром нашего отряда".
- Ну, ну, хлопче, быстрее, быстрее! - подгоняет он меня. - А то прозеваем мы с тобой царствие небесное.
В лесу больше не рвутся мины. Теперь они рвутся где-то перед нами, а справа доносится гул моторов и частые выстрелы танковых сорокапятимиллиметровок. Видно, Болховитинов начал атаку.
Завидев меня с Попелем, экипажи вскакивают. Указываю командирам машин первого взвода маршрут движения: вдоль дороги на большое село справа. Но Попель подзывает меня и говорит:
- Маршрут измените: поедем за атакующими, затем свернём и двинемся на Пелчу.
- Простите, товарищ бригадный комиссар, - говорю я, - если атака не удастся, нам придётся возвращаться обратно, чтобы попасть на переправу. Жаль, если даром потратим время...
- Хлопче, учитесь верить в то, что задумано. Решили атаку, значит, атака удастся. Ехать так! - и Попель полез в башню своей машины.
Выезжаем в поле. На левом фланге мазаевский батальон Т-26 только отделился от леса, а справа быстроходные БТ-7 второго батальона, вырвавшись вперёд, уже подходят к окраине села, где над зажжённой немцами хатой подымается дым. Гусеницы танков прочерчивают в высокой ржи ровные, как на листе школьной тетради, линии.
Немецкие мины и снаряды рвутся то впереди, то позади наступающих. Видно, их наводчики изрядно нервничают. Слышу полёт бронебойных снарядов. Почему же из нашей колонны ни одного выстрела? Танки молча несутся к селу.
Вожу биноклем, ищу околицу. Вот она - ни малейшего движения, ни единой мишени. Но значит ли это, что не нужно стрелять? Ведь противника хоть и не видно, но он есть там, он стреляет. Мне понятно, что наши экипажи стремятся скорее добраться до "рукопашной", никто не хочет стрелять наугад, каждый ищет верную цель. Когда я участвовал в атаках, мне тоже казалось, что разрядить пушку можно только в замеченную цель, но сейчас, когда я еду за атакующими и вижу их атаку со стороны, мне кажется, что огонь с хода необходим, и меня злит, что людям себя не жаль, а жаль снаряда.
Догоняю мазаевский батальон на стыке со вторым и, сбавив скорость, еду за ним. Рядом, левее, идёт танк Попеля. Из-под крышки люка, приподнявшись над башней, комиссар внимательно следит за атакой. Над головой пролетают бронебойные снаряды.
Злюсь и на Попеля. Мало того, что пошёл за атакующими, когда мы могли обходом выйти на мост, нет, ещё и высовывается над башней. Впереди вспыхнул Т-26. Очередь за нами: за мной или за ним? Топаю ногой по обоим плечом сидящего внизу Гадючки в знак команды: "Маневрируй по курсу!" Маневрирует и механик Попеля, бросая свой танк с борта на борт.
Обгоняя весь строй, вперёд вырывается Т-26. Над башней виднеется голова танкиста. Он непрерывно машет флажком в направлении движения, подавая сигналы: "Вперёд!" "Быстрей!" Узнаю в нём капитана Мазаева. Я разделяю его нетерпение: уже горит несколько танков. Эх, открыли бы сразу огонь по садам, может, этих, горящих, и не было бы!
Быстроходные БТ-7 были уже на окраине села, вели ураганную орудийную и пулемётную стрельбу, когда какой-то немецкий артиллерист, прежде чем бежать, узнал по сигналам командирскую машину. Выстрел вспыхнул из сарая, первого по моему курсу. Капитан Мазаев исчез внутри танка, танк задымился, но, не замедляя движения, продолжал мчаться к селу.
"Огонь по сараю", - решил я и опустился в башню. Но меня опередил другой танк. Он летел к сараю, с хода ведя по нему огонь.
Увидев, что сарай горит и орудийный расчёт разбежался по огороду, я, не удержавшись, крикнул:
- Молодец! Выручил Мазаева!
Меня охватил азарт. Припав к телескопическому прицелу, я стреляю через село по немецкой колонне автомашин, растянувшейся по гребню и в панике удалявшейся в сторону Пелчи.
Немцы не отвечают. Я выглядываю из люка. Т-26, сбивший пушку, летит навстречу танку Мазаева, который горит, но продолжает мчаться. Вот они сближаются: идущий навстречу мазаевскому разворачивается, подходит к нему борт о борт. Из башенного люка выскакивает танкист, один прыжок - и он на танке Мазаева, скрывается в его дымящейся башне. Ещё несколько секунд горящий танк продолжал двигаться и, наконец, останавливается у самого сарая.
Спешу туда, выскакиваю, бегу на помощь смельчаку. Думаю: "Кто он?" Из люка механика вываливается бледный, окровавленный водитель, перегибаясь в поясе, застревает в люке, беспомощно трётся лицом, сдирая с него кожу о носовой наклонный лист брони, медленно ползёт вниз. Догадываюсь: его кто-то выталкивает. Осторожно приподнимаю безжизненное тело, тяну на себя и спускаю на землю. В освободившийся люк выглядывает Фролов. Так вот кто этот смельчак!
- Ещё даю, помогай! - кричит он мне, задыхаясь от дыма.
- Давай, давай! - кричу я.
Вытаскиваем убитого башнёра, тяжело раненных Мазаева и механика, затем мы с Никитиным помогаем вылезть из танка полузадохшемуся в дыму Фролову. Он еле стоит, шатается, как пьяный.
Подбегает Попель.
- Ну что, орлята? - спрашивает он.
Фролов докладывает ему. Сзади кто-то кричит:
- Куда теперь?
Слышу тяжёлое дыхание и топот бегущих. Оборачиваюсь. Бежит молоденький младший лейтенант с двумя бойцами, а за ними, шагах в ста, - реденькая цепь, человек шестьдесят - семьдесят.
- Куда теперь? Где комбат с флажками? - спрашивает он на бегу.
Глаза его впали, лицо заливает пот. На широкой груди и лопатках белыми пятнами проступила соль.
Увидев сигнальные флажки, валяющиеся у ног распростёршегося на земле Мазаева, он останавливается поражённый, потом оборачивается к отставшей цепи и, размахивая пилоткой, кричит:
- Скорей, скорей!
- Что за войско? - удивляется Попель. - - Откуда оно взялось?
- Как - что за войско! - с трудом переводя дыхание, возмущается младший лейтенант, но тут он замечает ромбы на петлицах Попеля и теряется.
Хотя рядом лежали убитый товарищ и два тяжело раненных, нельзя было удержаться от улыбки при виде того, как смутился младший лейтенант.
- Товарищ бриг... ком... - не знает, как сказать: то ли комбриг, то ли бригкомиссар.
- Бригкомиссар, - усмехнувшись, помогает ему Попель.
- Мы - полк... из Равы.
"Вот так полк!" - подумал я, глядя на приближающуюся кучку пехотинцев.
Младший лейтенант ободрился и стал рапортовать:
- Нас сегодня утром разбили. Я собрал оставшихся в живых, отходил лесом. Тут мы наткнулись на танки этого командира, - указал на Мазаева. - Он сказал нам: "Идём в атаку, помогайте!" Вот я и повёл бойцов за ним, но разве угонишься за танками! Малость отстали, запарились совсем. ..
- Нет, не отстали! - сказал, пожимая ему руку, Попель. - Пехоте незачем опережать танки. - И, посветлев лицом, точно оно попало вдруг в какой-то необыкновенно яркий свет, крикнул пехотинцам:
- Молодцы ребята! Орлы!
Он вытащил блокнот, спросил фамилию младшего лейтенанта, записал её на чистом листке и сказал:
- А теперь воюйте с новым комбатом, Героем Советского Союза лейтенантом Фроловым. Вот он! Не теряйте его из виду... Да, я видел - вы остановили танк Мазаева, но почему, загоревшись, он продолжал идти? - спросил Попель, обращаясь уже к Фролову.
- Я знал, что. сам он не остановится, - ответил Фролов. - Дня два тому я слышал, как механик Мазаева говорил моему, что у него на поле боя машина никогда не остановится, пусть даже вырвут у него сердце. Перед атакой он ставит рукоятку постоянного газа на большие обороты мотора, а в этом случае танк по прямой движется без механика. Потому я и узнал, что это машина Мазаева, и заглушил мотор. Иначе экипаж спасти не удалось бы.
- Добре, хлопче! Доброе дело сотворил, - сказал Попель, ласково похлопав Фролова по плечу, и, нагнувшись к Мазаеву, нащупал его пульс. - Ну как, дед Мазай? О, совсем молодец! Пульс стучит, как ходики. Крови много из него выцедили и дыма наглотался, вот и очумел. - Он разогнулся. - Ну, новый комбат, раненых на танк и - в полк, а вам действовать дальше и выполнять задачу.
Гляжу на раненых танкистов, на Фролова, на удаляющуюся горстку пехоты. И тепло, и радостно становится на душе от сознания того, что вокруг меня такие люди.
- Ну, поедем, - сказал Попель и засмеялся. - Немцы влево, а мы вправо.
Для удобства общения он устроился в моей машине, занял место башнёра. Никитина я отослал вниз, к механику.
