Карательная медицина

«Таким образом, психические болезни, или психозы, можно рассматривать как неадекватность субъективной отражательной деятельности и одновременно как нарушение произвольной адаптации человека к условиям внутренней и внешней среды»[90]. 

На наш взгляд это определение неверно.

Отсутствие адаптации — это следствие психической болезни, но вовсе не ее критерий. Адаптация может отсутствовать у психически здоровых людей. Например, человек, бросающийся в ледяную воду, чтобы спасти тонущего ребенка, лишен в этот момент адаптации, ибо он сознательно ставит под несомненную угрозу свою жизнь и здоровье. Донор, отдающий свою кровь больному... Солдат, жертвующий жизнью во имя независимости своей страны... Революционер, положивший голову на плаху во имя своей идеи... Политзаключенный, объявивший голодовку... Бруно, Сервет, Везалий ... Наконец, диссидент, защищающий свободу и расплачивающийся за это тюрьмой и психбольницей. Их всех объединяет высокое нравственное начало, побеждающее инстинкт самосохранения и возможность социальной адаптации.

Неадаптированность к среде в данном случае является следствием духовно-нравственных противоречий с окружающей средой в сложившейся ситуации. Психически больной человек чаще всего тоже неадаптирован к среде, но не из-за нравственного конфликта, а вследствие болезненности психики, вследствие нарушения баланса психических функций.

Здоровый человек может адаптироваться в иной среде, которая ему имманентна. Психически больной не адаптируется ни в одной среде, ибо это зависит не от среды, а от болезненных нарушений его психики. Но даже отсутствие адаптации к любой среде не является, на наш взгляд, абсолютным критерием психической болезни. Мы допускаем возможность существования психически полноценного человека, не адаптированного даже к любой реальной среде. Это может быть вызвано тем же духовным и нравственным конфликтом. В поведении такого человека превалирует нравственный императив. В силу своего психического здоровья он может адаптироваться к окружающей среде, но в силу своих нравственных установок не хочет делать этого. Психически больной, может быть, и хочет адаптироваться к среде, но не может из-за расстройства психики.

Здесь очень важны вопросы мотивации. Здоровый человек сознательно усложняет себе жизнь или вовсе лишается ее, осуществляя этим свое побуждение. Он сознательно неадаптирован. У больного человека нет возможности сознательно осуществить побуждение. Отсутствие адаптации у него не мотивировано.

Таким образом, в психиатрии важно не само наличие социальной адаптации, а наличие ее возможности, которую дает человеку нормальное функционирование его психики.

На наш взгляд, психическое здоровье — это сбалансированное равновесие всех психических функций, позволяющее индивиду самостоятельно существовать в выбранной им реальной среде.

Именно «позволяющее» и именно «в выбранной им»! Как ни о чем не говорит само отсутствие адаптации, так ни о чем не говорит и неспособность адаптации в одной среде. Нам известны люди, не желающие лгать, во всяком случае, в области социально-политических отношений. На какой-то стадии это нежелание перерастает в невозможность, и они уже не могут адаптироваться к советскому обществу, которое построено на лжи, которое всех к этому вынуждает. Некоторые из них побывали в психбольницах. В других условиях, в другом обществе, где ложь не является официальной доктриной, они вполне нормальные люди, адаптированные к приемлемой для них среде.

Советская психиатрия не допускает возможности сознательного отказа от адаптации. В приведенной выше цитате психозы рассматриваются «как нарушение произвольной адаптации». На той же странице книги объясняется, что произвольная адаптация «развивается и совершенствуется в онтогенезе под влиянием внешней, преимущественно социальной, среды». Это означает, что механизм произвольной адаптации включается в морально-нравственное коррегирование поведения. Отсутствие такой адаптации, независимо от мотивации, свидетельствует, по мнению авторов, о психической болезни.

Этим положением широко пользуется карательная медицина. По-видимому, психиатрам понятна спекулятивность такого подхода. Ведь если бы они признали его единственно правильным, то каждого преступника следовало бы считать душевнобольным, так как он плохо адаптирован к условиям социальной среды. Поэтому психиатры ищут у диссидентов и «неадекватность субъективной отражательной деятельности», по сути, нарушение баланса психических функций.

Вот несколько примеров поиска психиатрами патологии у советских инакомыслящих.

Выдержка из заключения стационарной судебно-психиатрической экспертизы П.Г. Григоренко в ЦНИИСП им. Сербского[91].

«Свою борьбу он считает вполне правомерной, а путь, на который он стал, единственно правильным. При попытке разубедить его он становится гневливым, злобным, заявляет врачу, что вся жизнь заключается в борьбе, что он предвидел возможность ареста, но это его никогда не останавливало, так как он не может отступить от своих идей. В настоящее время он считает себя психически здоровым.» 

Логика рассуждения экспертов крайне проста. Борьба с советской властью не является допустимой нормой поведения в нашем обществе, и, значит, Григоренко ненормальный, т.е. (маленькая спекуляция!) — психически больной. Он предвидел возможность ареста, и, значит, у него отсутствуют механизмы адаптации. Правда, это свидетельствует о его критичности и адекватности, но зато он становится гневливым, а это можно расценить как патологический аффект. Вывод — Григоренко социально опасный душевнобольной.

В. Севруку был выставлен диагноз «мания марксизма и правдоискательства». Логика рассуждений примерно та же. Какому бы нормальному человеку пришла в голову мысль искать правду? Какой может быть марксизм, кроме советского? Убогим психиатрам эта мысль кажется настолько нелепой, что они признают Севрука ненормальным и ... (опять спекуляция) душевнобольным.

Н.И. Гайдар, пришедшая с жалобой в Прокуратуру СССР, была увезена оттуда в психбольницу № 13. Заведующая отделением заявила: «Никакого диагноза мы ей ставить не будем, записали, что у нее нервное истощение на почве поисков справедливости. Чтобы не жаловалась больше, немного подержим здесь, потом — через спецприемник — в Киев. Там тоже немного подержим»[92] . Нервное истощение на почве поисков справедливости?! Что сказать по этому поводу? Если поиск социальной справедливости доводит до неврастении (допустим, это действительно неврастения) , то лечить надо, очевидно, не Н.И. Гайдар, а советскую систему. 

Осенью 1976 года нам удалось добиться, чтобы из Могилевской областной психиатрической больницы был выписан М.И. Кукобака. С администрацией больницы три дня велись переговоры. Заместитель главного врача по лечебной части Кассиров сказал мне, в частности, что Кукобака аутичен. Я возразил, что при мне он непринужденно разговаривал с больными и даже раздал им почти всю передачу, которую я ему принес. «Что ж, — ответил Кассиров, — это паранойяльный признак». Так психиатр, проработавший уже, наверное, не один десяток лет, расценивает обыкновенную человеческую доброту и щедрость.

Н. Горбаневская рассказывает, что в Институте имени Сербского экспертная комиссия под председательством члена-корреспондента АМН СССР Г.В. Морозова выставила ей диагноз: «Не исключена возможность вяло протекающей шизофрении». И, поскольку такая «возможность» была не исключена, Горбаневская расплачивалась за нее Казанской СПБ.

Но лучше всего, на наш взгляд, было заявлено Файнбергу в Ленинградской СПБ: «У Вас шизоинакомыслие». Вы мыслите иначе? Значит, Вы шизофреник! В нашей стране можно мыслить только как все, только как положено.

Начиная главу, мы обещали читателю показать несостоятельность некоторых диагнозов. Но не смешно ли будет серьезно анализировать хотя бы эти семь первых попавшихся нам на глаза случаев? Ведь здесь в самом деле очень мало истинной психиатрии — только термины, да больницы, называющиеся психиатрическими. На каком уровне спорить с этими психиатрами? Поэтому, оставив вопросы практики, вернемся к теории судебной психиатрии и карательной медицины.

Ключевой проблемой судебной психиатрии является проблема вменяемости, поскольку вменяемость в советской юриспруденции трактуется как предпосылка вины. На основе понятия невменяемости советская судебная психиатрия строит так называемую «формулу вменяемости», состоящую из двух критериев — медицинского и юридического. Медицинский критерий включает в себя нозологическую форму, клинику,