усесться за стол.
— Значит, не желаешь меня слушать? — наконец спросил голландец. — Ты, моя дочь, не желаешь меня слушать? Да еще и ром на моих глазах хлещешь, как матрос. Я ведь тебе шею сверну.
— Попробуй! — к моему немалому ужасу, Кристин направила на отца пистолет, который все еще держала в руке, и взвела курок. — Я тоже Ван Дер Вельде!
— Глядите, она сейчас пальнет в меня! — капитан обернулся, призывая всех наблюдать это удивительное событие. — Дочь пальнет в родного отца! А знаете, отчего она такая? Оттого, что ее вскормила коза!
— Заткнись! — завизжала Кристин и вдруг вскочила на стол, став одного роста с отцом. — Заткнись и убирайся!
Дуло пистолета уперлось прямо в грудь капитана Ван Дер Вельде. Несколько мгновений они в упор смотрели друг на друга, а потом голландец вдруг расхохотался. Я впервые видел человека, смеющегося в тот момент, когда дочь приставила к его груди пистолет, готовый выстрелить. Однако Ван Дер Вельде хохотал, причем хохотал так заразительно, что улыбнулся даже я. Засмеялись пришедшие со своим капитаном пираты, несколько подобострастно хихикнул Мерфи, а спустя минуту хохотала уже вся таверна. Роб, не в силах стоять, ткнулся мне в плечо и я тоже разразился хохотом с ним за компанию. Наверное, слишком много мы пережили за последнее время, и давно не смеялись от души. Краем глаза я заметил, что не смеется только Моник — она с искренним изумлением разглядывала капитана.
— Ну хватит! — крикнула Кристин и снова ткнула в отца пистолетом. — Посмеялись, и хватит. Папочка, ты признаешь, что я капитан?
— Конечно, — кивнул Ван Дер Вельде, утирая слезы. — Моя девочка — капитан! Только и мечтал об этом, ха-ха! Хорошо, убери эту штуку и обнимемся.
Кристин, улыбаясь, отвела пистолет от его груди. Отец шутя шлепнул ее по руке и взведенный курок сорвался. Раздался выстрел, смех в таверне смолк и кто-то застонал.
— Дайте бедняге денег! — приказал голландец и обнял дочь. — Как ты выросла, красавица моя!
— Я скучала! — пискнула Кристин из глубины отцовских объятий.
Тут уж всем стало не до смеха. Наоборот, у многих навернулись на глаза слезы. Мы, смущенные, расселись по местам и принялись копаться в тарелках. Родственные объятия продолжались долго, никак не меньше четверти часа. Мы уже успели порядком заскучать, когда голландец наконец выпустил дочь и утер глаза.
— Так говоришь, у тебя есть свой корабль?
— Бриг… — сказала растроганная Кристин. — Не то чтобы прекрасный, но сойдет на первое время.
— Бриг! — растроганно повторил Ван Дер Вельде. — У моей дочери собственный бриг! Ну вот, продадим его — и будут деньги на обратную дорогу и жизнь в Англии. Дяде скажешь, что если он тебя еще раз упустит, я сам его навещу. И хоть он мне и брат, встреча будет несладкой. Пошли!
Кристин еще не успела сообразить, что происходит, а отец схватил ее и легко взвалил на плечо, словно куль. Толпа расступилась и Ван Дер Вельде пошел к выходу. Роб вскочил, положив руки на рукояти пистолетов, но люди голландца уже целились в него.
— Может быть, вы позволите нам пройти вслед за нашим капитаном? — спокойно спросила Моник. — Мы члены команды, а Ван Дер Вельде, вроде бы, хочет продать наш корабль. Мы имеем право на долю.
Эти слова показались пиратам разумными, они переглянулись. Как я узнал позже, Береговое Братство удивительно щепетильно в отношении денежных расчетов между собой.
— Да, идемте с нами! — решил, наконец, плотный лысый моряк с покрытым разноцветными татуировками черепом. — Такие вопросы надо решать сразу, чтобы не было сплетен. Мы своих не грабим.
Все вместе мы с трудом нагнали капитана Ван Дер Вельде, который, не обращая внимания на писк полузадушенной Кристин, тащил дочь к причалу. Корабль голландца пришел уже вечером и пришвартовался бок о бок с нашей «Устрицей». Но как он был красив! Ни один корабль из виденных мной прежде не шел ни в какое сравнение с этим трехмачтовым красавцем, по размеру раза в два больше нашего брига. На крутых бортах красовалось имя корабля — «Ла Навидад», и я вспомнил, что по-испански это означает «Рождество».
Матросы, дежурившие у трапа, пропустили нас с провожатыми на борт. Здесь оказалось просторно и очень чисто. В отличие от «Устрицы», имелась даже большая кают-компания, где лысый моряк по прозвищу Янычар нас и разместил. Возможно, это было даже не прозвище, а настоящая его фамилия, но в среде пиратов никакого значения это не имело.
Я присел рядом с Моник на удобный диван, обитый коричневой кожей, и почувствовал, что начинаю терять всякий интерес к происходящему. Прекрасная Моник любезничала со всеми, много смеялась, расспрашивала пиратов об их подвигах… А мне было все равно. Усталость и выпитый ром сделали свое дело — как я ни старался бороться со сном, он оказался сильнее. Я еще слышал разговоры и даже встрепенулся, когда разгневанный чем-то Ван Дер Вельде требовал срочно кого-то разбудить и привести на корабль… Я даже немного удивился, когда осознал, что наша «Устрица» продана. Но проснуться уже не мог.
Во сне я оказался далеко-далеко. Но не на ферме, которая часто снилась мне прежде, а на каком-то острове. Я не видел его очертаний, но отчего-то знал, что это именно остров, и что находится он далеко на севере. Вокруг меня росли дубы, красивые и молчаливые исполины. А потом появился человек — тот самый, что уже снился мне, прозрачный. Я не удивился ему, и мы заговорили.
— Прежде всего, Джон: постарайся запомнить этот сон! — сказал он. — Очень постарайся! Мне крайне трудно говорить с тобой. Но ты единственный, кто обладает достаточной чувствительностью… Ты должен запомнить все.
— Зачем? — я сидел на подстилке из дубовых листьев и перебирал их пальцами. — Тут, наверное, не растут «китайские яблоки»?
— Забудь об апельсинах! Помни о том, что я тебе скажу. Ты должен услышать меня наяву. Но для этого тебе требуется дельфин. Ты уже видел его и знаешь, где он лежит. Пусть он будет у тебя.
— Я не могу! — качал я во сне головой. — Это дельфин Моник. А я ее… Не знаю, люблю ли я ее. Но мне плохо без Моник. И с ней, кажется, тоже.
— Дельфин не принадлежит ей! И поэтому мало что может ей дать. Джон, ты многое еще узнаешь о Моник, и не только о ней. Но если тебе дорога судьба своей родины, послушайся меня! Запомни, ты должен быть с дельфином, когда я приду в следующий раз!
— При чем тут Шотландия? — удивился я. — Шотландия далеко. И я, скорее всего, никогда больше ее не увижу. Как может дельфин помочь Шотландии?
— Не одной Шотландии, а всей Британии! — настаивал Прозрачный. — Я расскажу тебе многое, но сейчас запомни одно: ты должен добраться до дельфина! Возьми его и не выпускай из рук, пока мы не поговорим!
— Я не хочу, чтобы у меня стали разноцветные глаза!
— Это лишь внешнее свойство. Предмет даст куда больше, чем ты можешь себе представить… Поверь мне, Джон!
— Нет, не может быть… Я не хочу… Это чужое…
— Поверь мне, Джон! — Роберт тряс меня за плечо. — Он продал «Устрицу»! Прямо ночью, за наличный расчет! Мы уже получили доли, вот твоя. Джон, это много денег!
Я, растерянно моргая, взвесил на руке кошелек. Да, похоже, я неплохо заработал. Вот только бриг никогда не принадлежал нам, мы всего лишь помогли его украсть. Я поморщился.
— Роб, а что, если нам на эти деньги вернуться домой?
— Что за глупости! Ты еще не проснулся, что ли? — Роб уселся на диван и я понял, что в кают- компании мы одни. — Мы богаты! На эти деньги тут можно прожить месяц! Отец запер Кристин и собирается отправить назад в Англию… Мне и грустно, и радостно. Ни к чему ей пиратствовать, правда? Пусть живет спокойно. А я… Я, может быть, однажды отыщу ее — когда обзаведусь собственным кораблем! И подарю ей.
Я окончательно очнулся и понял, что Роберт сильно пьян. Он устроился на диване поудобнее и,
