Ведая, чьи они в мире…

по которой никто назад не вернулся.

Я подойду к темным водам Стикса, которыми поклялась однажды, —

ими поклявшийся бог не осмелится клятву нарушить.

И мрачный Харон пустит меня в свою ладью. И свидание в обители Орка, в кругу теней, соединит нас навеки…

Или хотя бы на миг…

…Но без решенья суда не получат пристанища души;
Суд возглавляет Минос: он из урны жребии тянет,
всех пред собраньем теней вопрошает о прожитой жизни.

Там не солжешь. Но я и не стала бы лгать ни перед людьми, ни перед тенями, отвечая на этот вопрос — как я прожила свою жизнь.

…там, внизу, где под кручей скалистой
город раскинулся вширь, обведенный тройною стеною,
огненный бурный поток вкруг твердыни Тартара мчится,
слышится стон из-за стен и свист плетей беспощадных,
лязг влекомых цепей и пронзительный скрежет железа…

Не знаю, считается ли в царстве Орка достойным наказания то, что совершала я? Карает ли подземный бог за это так же, как за другие низкие поступки?

Не презирайте богов и учитесь блюсти справедливость!
Этот над родиной власть за золото продал тирану
или законы за мзду отменял и менял произвольно,
тот на дочь посягнул, осквернив ее ложе преступно, —
все дерзнули свершить и свершили дерзко злодейство…
Те, кто при жизни враждой родных преследовал братьев,
кто ударил отца, или был бесчестен с клиентом,
или, богатства нажив, для себя лишь берег их и близким
не уделял ничего (здесь таких бессчетные толпы),
или убит был за то, что бесчестил брачное ложе,
казни здесь ждут…

Может быть, и мне придется ждать своей казни. И было бы нечестно стремиться избежать справедливой расплаты. Я не боюсь: никакие мучения после смерти не могут быть сильнее тех мук, которые приносит мне уже сейчас, при жизни, память о прошлом… Только бы знать, что мне суждена хоть одна мимолетная встреча, хоть одно краткое свидание с тем, кого миновала посмертная казнь. Ведь он среди тех немногих, кто был оправдан на последнем суде — потому что там, перед собранием теней, о нем можно было сказать только хорошее… Он среди тех избранных, кому даже в обители вечной тьмы дарован свет. Если подземный бог справедлив, он не мог рассудить иначе!

…взору отрадна
зелень счастливых дубрав, где приют блаженный таится.
Здесь над полями высок эфир, и светом багряным
солнце сияет свое, и свои загораются звезды…

Я не боюсь предстать перед загробным судом, и не его прощение мне нужно. Я хочу только одного — чтобы тот, кого я люблю, простил меня за мою вину перед ним. Не так, как оправдывает судья, а так, как прощает человек…

* * *

В тот солнечный день внутри было полутемно, свет едва проникал сквозь узкие окна. Утренняя служба закончилась, вокруг слышался только шорох шагов и негромкий говор. Людей оказалось довольно много, но большинство не молились, да и с виду не напоминали верующих, — просто бродили с места на место, разглядывая фрески. Это одна из главных церквей города, и, наверное, туристы бывают здесь часто…

Я знала, что слова обряда нужно произносить перед алтарем. Но как он выглядит и где находится, представляла смутно… Пройдя вглубь церкви и остановившись перед огороженным пространством, за которым стоял длинный стол, накрытый блестящей тканью, я подумала, что, скорее всего, это и есть алтарь.

Алтарь бога, которого называют всемогущим, всезнающим и милосердным. Бога, который был рад, когда его слуги резали «неверных» и жгли еретиков, а другие добрые христиане подбрасывали в костер поленья… Ведь если он не был рад этому, остается одно из двух: или он не мог этому помешать — и тогда он не всесилен, — или просто не знал об этом, и тогда он не всеведущ. А значит, еще и лжив, потому что скрывает свою истинную сущность.

О нем говорят, будто он — сама любовь, так как он призывает воздавать добром за зло. Правда, такой призыв плохо сочетается с его же словами о том, что ему угодны лишь те, кто «возненавидит отца своего и мать, и жену и детей, и братьев и сестер…» Но даже если не считать этот завет лицемерным, он учит не любви, а неблагодарности и предательству. Ведь платить добром за зло — это значит, поступать несправедливо и унизительно по отношению к творящим добро: почему они должны получать то же, что причитается мерзавцам? Справедлив тот, кто отвечает ударом на удар и объятием на объятие. Тот, кто умеет любить друзей и ненавидеть врагов. А дарить любовь врагам наравне с друзьями — разве это не оскорбляет само имя любви и дружбы? Если кто-то пытается любить ненавидящих его — разве этим он не предает тех, кто его по-настоящему любит? Впрочем, такие люди и не достойны ни любви, ни ненависти, ни верных друзей, ни настоящих врагов: это просто убогие твари, которые из-за своей душевной слабости и трусости не способны воздать каждому по заслугам. И эта вера нужна им, как оправдание собственного бессилия. Чтобы они могли гордиться званием добрых христиан, исполняющих заповеди доброго боженьки…

Хотя нет ничего удивительного в том, что люди, слабые душой — то есть, «нищие духом» — ему особо угодны. Ведь и сам он, пребывая в человеческом облике, оказался таким же. А как еще можно назвать того, кто при первом же испытании болью трусливо взмолился: «Отец мой, зачем ты меня оставил?!»

Это существо не только недостойно называться богом — ему далеко и до лучших из людей. Потому что я знала человека, который не стал просить пощады ни у людей, ни у богов, хотя ему пришлось испытать