просит. Лишь горстка врагов успевает, выбравшись из крепости, убежать в степь. Мы не преследуем. Конницы нет.
Потери страшные, чуть не половина бывших на штурме. Всю ночь возим раненых на корабли. Там тоже повреждения серьезные. Змаевич зол, как цепной пес. Даже победе не рад. У флотских странное отношение к смерти: ничего не делают для сокращения болезней, производящих в командах ужасные опустошения, но гибель своих в бою переносят хуже, чем пехота. Видимо, с непривычки.
Что станем делать, когда неприятель явится с превосходящей силой возвращать утерянные позиции? Этот вопрос мне не давал покоя. Пороха мало осталось. Ядер - тоже, хотя выстреленные можно собрать. Бастионы приморской стороны - кучи щебня. Люди измучены и переранены. Даже те, кто не получил ни единой царапины, явно нуждаются в отдыхе для заживления душевных ран. Да и Матвей Христофорович прямо сказал, что впредь не даст ни матроса: еще одна баталия, и придется жечь суда за недостатком команды.
Через сутки после боя, когда мой сотоварищ отчасти унял негодование против меня, получилось уговорить его на военный совет с участием штаб-офицеров. Прежде я не видел нужды интересоваться их мнениями; теперь же корабль совместного военачальствования надлежало посильней забалластировать для устойчивости. Добавочный резон: сказанное на совете записывается (в отличие от приватных бесед с вице-адмиралом). Я льстил себя надеждой использовать сию особенность для нажима на моряков.
Черта с два! Капитаны с готовностью рассуждали, остаться ли под Керчью или возвратиться в Таганрогский залив, и надо ли выслать корабли в Черное море для крейсирования; однако мой вопрос о защите морских крепостей со стороны суши обходили красноречивым молчанием. Даже на земляные работы никого не дали. Дескать, матросы нужны для заделки пробоин и на помпах. Получилось выторговать лишь гребцов на скампавеи, взамен солдат, да сотню пудов пороха.
Судя по всему, во флоте возобладало мнение, что ратных трудов на их долю довольно, а понесенный в баталиях ущерб оправдывает бездействие и защитит от государева гнева.
- Господа, - смирившись с неизбежным, я обращался больше к секретарю, ведущему запись, - армия ожидает от вас помощи хотя бы в перевозке войск. Если Тульский полк и канонирские роты азовского гарнизона прибудут сюда раньше, нежели турецкий корпус, то берега пролива останутся за нами. В противном случае попытки удержать их бессмысленны.
Извоз был обещан. Впрочем - по возможности. Смотрели при этом с некоторым равнодушием, как на человека заслуженного, но не очень нужного впредь. Мои средства воздействия на вице-адмирала явно иссякли. Оставалось ждать: часть эскадры ушла к Таганскому Рогу, другая осталась у мыса Ак-Бурун. Шлюпки целыми днями паслись вокруг затопленных турецких судов: пушечная бронза стоит восемь рублей за пуд, и было бы нерасчетливо целое сокровище оставить на дне, при глубине меньше трех сажен. Меня раздражали эти меркантильные усилия (как и вообще всё на свете). Уйти, разрушив уцелевшие укрепления, или восстановить оные и остаться на месте - громадная разница. Мечтал о завоевании, а получился набег.
Мучила мысль, не сам ли я виноват в таком положении: может, следовало отложить сию акцию до сентября, как изначально планировал? Рассудок говорил 'нет'. Вряд ли неприятели хранили бы неподвижность всё это время: не атакуешь ты - атакуют тебя. Но чувство вины и сожаления не оставляло.
Расчет времени по татарской коннице оправдался. Уже через день после еникальского взятия тысячные массы ее носились под самыми стенами: едва успели спасти осадную батарею. Мы отгоняли всадников выстрелами; они не оставались в долгу, пуская навесом тучи стрел, коими переранили многих. Я сам в невинной ситуации, отдавая распоряжения на внутреннем крепостном дворе, чуть не упал от сильного удара. Оглянулся: из моего плеча торчит древко с пестрыми перьями. Только тогда почувствовал боль. Повернулся спиной к подчиненному:
- Выдерни эту гадость!
Выдернули, забинтовали. Рана не тяжелая. Но беспокоит. Беспокоит и гнетет. Будто знамение свыше: 'ступай прочь, кончилась твоя удача'! И впрямь, неожиданно скоро в Керчь ворвалась вражеская пехота. Не какой-нибудь сброд, а настоящие янычары. Рота, сидевшая в старой крепости, имела приказ не упорствовать против превосходящих сил. Отразив первую атаку, капитан посадил людей в лодки и явился ко мне, прихватив попавшего в наши руки раненого турка. Пленник поведал, что с Перекопа отправлен десятитысячный отряд. Саадет-Гирей, встревоженный за судьбу Крыма, приказал своим воинам отдать янычарам заводных коней - потому и доскакали так быстро. Пока только авангард, остальные будут завтра. Артиллерия? Топчи-баши собирался взять пушки в Кафе, чтоб не везти издалека.
Может, 'язык' и сгущал краски, желая нас напугать - но сказанное походило на правду. Так и должен был действовать неприятель. При нынешнем состоянии крепостных верков турки могли обойтись даже без пушек: требовались месяцы, чтобы исправить разрушения, нами самими сделанные. На подмогу надеяться не следовало, поскольку стоял штиль, а последние уцелевшие струги я придержал для собственного отхода. Известив вице-адмирала, велел готовить бастионы к взрыву (на то и порох у моряков выпрашивал). Морские орудия заблаговременно вернул флотским, чтобы не усугублять распри, с трофейными же, большей частью ломаными, поступил иначе.
- Б...дьи дети, всему-то вас учить надо! Какой же ты канонир, ежели не умеешь мины из пушек делать?! Выкопай яму, свали в нее пушку без лафета. Забей порох до половины ствола, примерно десять обычных зарядов. Дальше - землей и камнями. Утрамбуй хорошенько. Проткни картуз, насыпь затравку - все, как обычно. Заряди пистоль вхолостую и приделай к пушке, чтоб дуло смотрело в запальное отверстие. Замок прикрой дощечками с двух сторон и обмотай тряпкой. Прежде, чем засыпать землей, взведи курок и привяжи бечевку к спуску. Протяни оную так, чтоб ходила свободно и чтобы враг сам за нее дернул. Неважно, что на другом конце: дверь, кошель с деньгами, дорогая сабля... Ну, чего мнешься?!
- Боюсь, не грех ли, батюшка генерал, такое чинить? Все равно, что капкан на волка. Турки, они хоть басурмане, а все же люди...
- Что с тобой за неисполнение приказа сделаю - знаешь?
- Как не знать, Ваше Превосходительство. Всё исполню, не сумлевайтесь.
- То-то. А грех, коли есть, на меня ляжет.
Дьявол, до чего же плечо болело! Я готов был кидаться на людей, как бешеный зверь, и только случайно никого не убил за нерасторопность. Пленный не обманул: обещанные янычары явились. Может, в меньшем числе - но тысяч семь-восемь бесспорных. Поставили шатры, окопали шанцами лагерь, караулы устроили... Когда ж атаковать-то будут?! Станут медлить - не доживу!
Мой лекарь уплыл в Азов вместе с ранеными; как ни обидно было, пришлось сочинять просительное письмо Змаевичу, чтобы дал другого. Дождался. Немчик вылез из лодочки, разрезал присохшие бинты, оторвал, потыкал красное и распухшее плечо пальцем:
- Herr Generalmajor. Вероятно, в рану попала грязь. Надо разрезать и прижечь, чтобы антонов огонь не приключился.
- Только не железом. Spiritus vini есть?
- Herr General...
- Я с тобой диспут заводить не буду, что лучше: каленое железо или спирт. Спрашиваю: есть?
- Ja... То есть да...
- Вот им и промоешь. И стакан внутрь за полчаса до операции. С тридцатью каплями лауданума.
- Ваше превосходительство, это может быть опасно...
- Опасней сдохнуть от боли, пока ты будешь копаться в воспаленной ране. Вычисти как следует. Пока всё приготовь. Отдам распоряжения и приду.
Подозвал Синюхина.
- Слушай, премьер. Турки, я думаю, атаку до утра отложат - Бог даст, к этому времени буду на ногах. Если же, паче чаяния, раньше пойдут... Справишься?
- Справлюсь, Ваше Превосходительство!
- Да не кричи, верю. Значит, немного постреляй для порядку - чтобы они всей силой пошли, а не лазутчиков послали. Как атакуют, выводи людей и проследи за минерами. Пусть постараются взорвать бастионы в то самое время, как янычары на них полезут.
- Слушаюсь!
