Руки

 Приспела пора убирать рожь, но здесь, на подступах к фронту, поля стояли нетронутыми. Из года в год, как это помнилось даже очень старым людям, урожай убирали и этому не могли помешать никакие события на свете. Ведь хлебом жив человек, и оставить зерно осыпаться на поле было бы преступлением. Это значило безрассудно загубить семена и труд. Это значило — голод.

Теперь же людям пришлось увидеть, что рожь переспела, а никто не убирал её. Упущено самое важное, самое нужное, упущено потому, что кровавый разбой фашистских шаек, охватив уже глубинку Эстонии, пролёг и по созревшим нивам Майсмааской волости. Нет жнецов, люди ушли. Молодых забрала война, они взялись за оружие, чтобы защищать свободу отчизны и право народа на жизнь. Скрылись и старики и дети, чтобы их не застигли бои. Мирный труд, покой — всё было разбито. Схоронившись в тайниках, жались ребята друг к другу, словно птенцы в горящем лесу, где того и гляди заполыхает дерево с гнездом на ветке.

Четвёртый день подряд неприятель штурмовал и поливал огнём деревню Силлакюла, расположенную на холмистом взгорье между озером и болотом. Озёрный берег здесь высок, в воде отражаются пышные рощи. У подножия холмов на запад и юг стелются сенокосные угодья, простор их оживляют извилины петляющей речки. Неподалёку от деревни сенокосы переходят в болото, заросшее густым кустарником.

Деревня Силлакюла, стоявшая на высоком озёрном берегу, всегда считалась одним из красивейших мест во всей округе. Молодёжь устраивала тут лесные праздники, летними вечерами собиралась попеть и повеселиться, а зимой высокий берег служил ребятне чудесной горкой, где они катались на салазках или прокладывали лыжню.

Теперь же Силлакюла стала природной крепостью на пути врагов. Стоило им добраться до речки, как мост через неё с грохотом взлетел и сбросил в илистый омут неприятельский танк, который первым угрожающе пополз к деревне. Противник напоролся на крепкий оборонительный рубеж. Пулемёты красноармейцев, окопавшихся по холмистым склонам, скосили мотоциклистов, ехавших за головным танком. А когда подоспели остальные танки и повели обстрел, пытаясь накрыть снарядами пулемётные гнёзда, вражеские машины превратились в мишени для противотанковых пушек. Десяток-другой резких, раскатистых выстрелов — и уже вспыхнул один бронированный кулак противника, а следом за ним застряли на дороге остовы ещё двух танков. Быстрое продвижение гитлеровцев было задержано. Их пехотинцы рассыпались цепью вдоль пролёгшей через поле канавы, вдоль обочины дороги и выискивали подходящее место для переправы через речку. Однако едва только кто-нибудь из фашистов показывался на шоссе со стороны болота, как в зарослях кустарника трещали винтовки: то вели ружейный огонь местные добровольцы, защитники родного края.

Таким образом, на речке Силлакюла возник устойчивый участок фронта с одинаково плотной огневой силой на обоих берегах. Попытки обескровленного противника продвинуться были отражены ещё в среду, когда на речке подорвали мост. А сегодня наступил уже вечер субботы. Силлакюлаский оборонительный рубеж держался по-прежнему. На другом конце озера немцы встретили не менее упорное сопротивление. Солнце зашло, над рекой потянулся туман, Отряд, расположенный вдоль болотного кустарника, получил приказ: направить из каждого отделения двух дозорных на передовые посты, чтобы враги не могли под покровом тумана и ночи нанести внезапный удар. Сегодня днём бойцы снова отразили попытку врага переправиться через речку. Вечером, когда бой затих, с вражеской стороны долго слышался грохот моторов — то ли танков, то ли тракторов. По-видимому, фашисты получили подкрепление.

Пост, который поручили первому отделению, считали самым ответственным, потому что именно здесь, на вражеской стороне, в речку впадала большая магистральная канава с берегами, густо заросшими ивняком, — хорошим укрытием для наступающих.

В дозор, установленный напротив этого места, отправился силлакюлаский кузнец Яак Райе — человек лет пятидесяти, один из самых пожилых бойцов подразделения, охранявшего край болотного участка, а с ним в паре молодой рабочий из той же деревни — Куста Сирва. Командир приказал им немного обождать, пока не стемнеет и туман не станет погуще. Тогда легче будет прокрасться к речному берегу.

— Закуси, Райе, — сказал Сирва кузнецу, когда они, прикрытые кустарником, уселись на кочку, что была посуше.

Старик Райе откусил разок от ломтя, затем снова сунул в рот трубку, опёрся заросшим подбородком о свой огромный кулак и задумался.

— Поешь, Райе, — повторил Сирва, — а то нам не выстоять. Полезут ведь под утро, затарахтят.

— Сейчас неохота, положи в карман, пригодится,— коротко ответил кузнец. Но такая тяжесть ощущалась в этих словах, что притих, посуровел и молодой товарищ Райе по оружию.

— Всё о сыне думка?

— Разумеется.

— Боишься — пропал он?

— Конечно, как ему уцелеть? Попался, поди, к ним в лапы, у самого и ружья при себе не было, а голыми руками что поделаешь?

— Так-таки без ружья? — Куста Сирва лишь недавно попал в армию и толком не знал, как сын кузнеца очутился у немцев.

— В том-то и дело, — продолжал Райе, — народу к нам всё прибывало, не напастись было сразу на всех. А как начали немцы всей махиной на перекрёсток жать, Антс и отдал своё ружьё. Сам я посоветовал: отдай, мол, зачем оружию зря за спиной торчать, если ты с ранеными возишься… Он и остался с голыми руками. Уже немецкие танки подошли, когда нам приказ пришёл за реку податься. Антс тогда последних раненых на машину грузил. Я ещё сказал ему: «Уходи-ка, не то попадёшься». А он не ушёл, — некогда, мол, глядеть, как немцы к нам в тыл заходят. «В аптеке добра ещё сколько осталось». Вот и всё, что он сказал перед тем, как назад податься. Я своими глазами видел: едва он скрылся за домами, немцы проскочили посёлок — и на нас. Мы- то их всё-таки подмяли, остановили, а вот рядом и позади хуже вышло — там танки прорвались. Нас поскорее оттянули, а сын так у них и застрял. Только сумка его осталась с лекарствами да врачебным инструментом. Увезли её санитары, его помощники, вместе с ранеными.

— Да, видно, дело действительно сложное, — молвил Сирва, пряча хлеб.

— Тут и гадать нечего, — с трудом произнёс кузнец, — меня утешать не надо, сам знаю, что у нас здесь заварилось и что решается. Людей много погибнет тоже знаю, а ничего не поделаешь. Только вот Антс, никак мне от этой мысли не отвязаться: зачем он так, не подумав, к ним в самую пасть полез? Сам не сегодня-завтра доктор, до чего же нам такой человек нужен. Эх, да что там… — Кузнец сухо кашлянул. — … Своё дитя, родное… единственный сын. Сколько натерпелись, пока образование дали. Горе мыкали, зато надежда была. А теперь и того не знаешь, бросили его куда или закопали…

Некоторое время оба молчали. Удручённый отец выдохнул табачный дым в комариный рой, крутившийся у самого лица, а его молодой товарищ снял сапоги и плотнее обернул ноги портянками. Сумерки уже скрыли болото. Туман на реке был густой и белый, как молоко.

— Пора спускаться, — сказал кузнец.

Оба молча поползли к реке, на свой боевой пост.

*

Три дня тому назад, когда превосходящие силы немцев вытеснили наших бойцов из посёлка, студент Антс Райе, замещавший врача уездного истребительного батальона, попал во вражеское окружение. Это было очевидно не только его отцу, но и многим боевым товарищам.

В ту роковую пору Антса Райе словно лихорадило от усталости, от навалившихся забот. Отправив раненых и тыл, он вдруг вспомнил о лекарствах и перевязочных средствах, собранных им про запас в аптеке. Мелькнула мысль, что содержимое медицинского пакета может спасти жизнь многим раненым бойцам, и студент не смог поступить иначе, как броситься за этим запасом.

Перемахнув через забор, пронесясь через покинутые цветущие сады, он с чёрного хода вбежал в аптеку. На шоссе оглушительно трещали моторы, совсем близко грохотал бой, пули с хрустом впивались в бревенчатые стены.

Размышлять было некогда. Ему и без того стало ясно, что повстречаться сейчас он мог только с неприятелем. А встреча эта сулила смерть.

Но тут же в полутёмной от запертых ставней аптеке он внезапно услышал знакомый участливый голос:

— Антс, куда ты?.. Они уже здесь. Уходи!

Это сказала Эха Каареп, студентка-фармацевт, приехавшая на практику в майсмааскую аптеку. Старый аптекарь уже несколько дней назад уехал отсюда со своей семьёй, спасаясь от войны. Она же осталась, хоть и сама не знала — чего ещё ждать?

— Зачем ты вернулся, зачем? — с отчаянием продолжала девушка.

— А лекарства, а бинты? — ответил Антс Райе, забирая пакет. — И ты тоже! — Он схватил девушку за руку.

— Как? И мне уходить? — с волнением спросила Эха Каареп.

— Пошли! Ты нам нужна, — твёрдо сказал сын кузнеца и тотчас же ясно ощутил, что вернулся сюда не только из-за медицинского набора, а и по велению сердца.

Выбежав из аптеки, они сразу увидели — поздно! Посёлок кишел немцами. Ответный огонь наших бойцов удалялся. Антс знал, что следующий наш оборонительный рубеж идёт вдоль речки, километров за девять к северу.

— Может, лучше тебе остаться? — сказал Антс перепуганной спутнице.

— А ты? Дальше ведь не пройти.

— Пройдём. Должны. Найти бы только какое-нибудь пристанище, подождать, пока поутихнет.

— Свернём сюда.

Девушка повела Антса за собой в сад, разбитый у аптеки, и там они нашли укромное местечко между забором и старыми, густыми кустами смородины. Стоило здесь пригнуть несколько ветвей, нарвать лопухов, и оба оказались так хорошо замаскированы, что их мог бы