— Рисуют дети в детском саду. Я пишу.
— Художница, что ли?
— Да. Глеб, ты слышишь меня? Я доверенность нашла!
— Поздравляю тебя. И что там написано?
— Ты издеваешься?
— Даже не думал. Вот эта мне нравится. Это с нашей крыши?
— Не с нашей, а с моей, — тут же поправила я его. — Ты обещал.
— Да помню.
Доверенность его нисколько не заинтересовала. Я из-за этого расстроилась, присела за стол и ещё разок пробежалась глазами по тексту. По мне, так всё выглядит официально и вполне законно. Даже печать стоит в углу. А Глебу всё равно. Я побарабанила пальцами по столу, разглядывая полоску кожи, появившуюся на мужской спине между задравшейся футболкой и поясом джинсов.
— Глеб!
— Ну что?
— Это генеральная доверенность. Это документ.
Он выпрямился и обернулся.
— И что?
— Я тебя сейчас стукну, честное слово.
— Какая же ты настырная женщина, Евгения, — посетовал он. Присел за мой рабочий стол и открыл папку с эскизами. Подобная бесцеремонность и неуёмное любопытство, меня жутко раздражало, но я крепилась, потому что у меня было дело поважнее. — Ну что там может быть написано?
— Всё по делу, — заверила я его, дрожащим от негодования голосом. — Ты разрешил ей продать квартиру, официально.
— Ничего я не разрешал.
— Но тут подпись твоя стоит!
— Я ничего не разрешал и ничего не подписывал.
— Как же так?
Он устало посмотрел.
— Когда доверенность составлена?
Я сунулась в бумагу.
— 28 мая.
— Этого года?
Я кивнула.
— Замечательно, — отозвался Мартынов. — Особенно радует то, что меня в городе не было больше года.
Последняя надежда умерла. Я облокотилась на стол и пустым взглядом упёрлась в эту филькину грамоту. Глеб тем временем с большим интересом проглядывал мои наброски, даже лицом посерьёзнел, и выглядел немного уморительно. Можно подумать, что хоть немного разбирается в том, что видит. Но вдруг его лицо разгладилось, и Глеб разулыбался.
— О! А это тоже ты рисовала?
Я не сразу поняла, о чём он. Привстала на стуле, пытаясь увидеть, что его так удивило, и тут же подскочила, как ужаленная.
— Не трогай!
— Почему? Классные тролли. Вот этот особенно, смотри, какая физиономия хитрющая.
Когда он сказал про троллей, я замерла и на него уставилась. Он не смеялся, не издевался, и, кажется, на самом деле заинтересовался.
— А зачем ты их рисуешь?
Я стояла за плечом Глеба, смотрела на своих троллей и словно сама их впервые видела. Прежде чем ответить, подумала.
— Это иллюстрации к одной детской книжке. Издательство конкурс объявило… Так, дай сюда. Я просто балуюсь.
Папку я у него отобрала и сунула на верхнюю полку стеллажа.
— Так и что?
— Что? — не сразу сообразила я.
— С конкурсом.
— С каким конкурсом? Ты бы лучше о доверенности думал!
— А чего о ней думать? Липа, она и есть липа.
— Глеб, но это же преступление! Подделка документов!
— А я спорю разве?
— Ты как-то подозрительно спокоен, — нахмурилась я. — Где твоя жена живёт? Поехали, выясним всё и…
— Откуда я знаю, где она живёт? Меня больше года здесь не было. Может, её и в городе уже нет.
— Как это? — Я настолько обалдела от такой информации, что надолго застыла посреди комнаты. — А как же мы её искать будем?
— Попытаемся узнать, где она. За два года жизни в этом городе, у неё должны быть здесь какие-то друзья или знакомые.
— Что ж ты за муж такой? Не мудрено, что она с тобой развелась! Ты говоришь о ней, как о чужой!
— А она мне родная, что ли? Поженились по глупости, побаловались да разбежались.
Я лишь головой качнула.
— Вообще не понимаю, что ты мне говоришь. Почему-то мне кажется, что ты мне врёшь.
Он вытаращился на меня, изображая оскорблённую невинность.
— Да я вообще никогда не вру. Кого хочешь спроси!
— Интересно — кого? Жена, и та от тебя сбежала.
Когда я отвернулась, мне послышался смешок. Я быстренько оглянулась через плечо, Глеб был вполне серьёзен и даже не улыбался.
Чтобы хоть как-то успокоиться, я открыла холодильник, придирчиво оглядела полки, полные продуктов и принялась доставать нужное. Мои действия Мартынова заинтересовали.
— Что у нас на обед? — невинно поинтересовался он.
— Не знаю… Греческий салат и ростбиф. — Я вздохнула. — И тесто поставлю. Сил моих нет всё это выносить.
Глеб наблюдал, как я подвязываю фартук, расправляю его, чтобы каждый цветочек был хорошо виден, поправляю бантик, потом выбираю нож. Ножи у меня дорогущие, фирменные, в специальной подставке, дядя мне их из Германии в прошлом году привёз в подарок. Я их обожала, особенно за ярко- оранжевый цвет ручек. Каждый раз перебирала, вытаскивала по очереди, словно не знала, где какой торчит. Знаю, конечно, просто мне процесс нравится.
Сонька как-то сказала, что решила психологом стать, насмотревшись на меня на кухне. Говорит, у меня явные проблемы с психикой. А я неожиданно поняла, что мне даже возразить нечего. Да и страшно, если честно. Разозлишь Соньку, а она потом опыты на мне ставить будет.
— Что ты собираешься делать?
Я посмотрела на Мартынова, который внимательно за мной наблюдал.
— Мясо резать буду, а что?
— Уж больно уверенно ты нож держишь. Не по себе мне как-то.
Я обворожительно улыбнулась.
— Ещё слово — и обедать будешь за дверью этого дома.
Он ухмыльнулся.
— Понял, не дурак.
Я привычно расправилась с вырезкой, украдкой наблюдая за чужим мужчиной в своём доме. Он расхаживал по комнате, с любопытством разглядывал мои вещи, фотографии, добрался до книжного шкафа
