меня в отчаяние.
— Женя.
— Что?
Глеб пару секунд подбирал слова.
— Я сделал ошибку?
— Да, наверное, — довольно легко отозвалась я. Даже сама себе удивилась. — Мы ещё танцуем?
Он взял меня за руку.
— Давай вернёмся за стол.
Я кивнула.
— Не знаю, обрадует ли это тебя, — усмехнувшись, проговорил Мартынов, подливая мне вина, — но она больше на тебя не смотрит.
— Наверное, ей надоел дешёвый спектакль.
— Всё-таки у тебя ужасный характер.
Я улыбнулась ему.
— Зато на тебя смотрит Наталья Викторовна. И, между прочим, делает это зря. Анатолий Сергеевич заметит и открутит головы вам обоим.
— Тебе будет меня жаль?
— Безумно. Я умру от горя.
— Зря смеёшься, тебе на самом деле будет меня не хватать.
— Кто тебе это сказал?
Мартынов пожал плечами.
— Мне так кажется. Я вношу в твою жизнь разнообразие.
Я долго смотрела на него. Глеб не спеша потягивал вино, смотрел на сцену, а не на меня, и, по всей видимости, всерьёз верил тому, что говорил.
— Мне не нужно разнообразие, — наконец сказала я. — С моей жизнью всё в порядке.
— Ты на самом деле так считаешь?
— Прекрати, Глеб. — Я всерьёз нахмурилась. — Это в твоей жизни бардак, ещё не ясно, есть ли у тебя вообще дом. Место, куда ты просто можешь приехать, где тебя ждут. И учить меня как жить, ты права не имеешь.
Он посмотрел на меня, а я отвернулась. И губы поджала, чтобы Мартынов случайно не заметил, что они дрожат.
— Ладно, — скрипучим и недовольным голосом проговорил Глеб через минуту. — Пойду с Наткой переговорю пока она одна. А потом поедем домой.
Я посмотрела Глебу вслед. Так странно прозвучало — поедем домой. Вместе, после ссоры, но мы едем домой.
Господи, о чём я думаю?
— Что она сказала? — спросила я, когда мы спустя двадцать минут вышли из ресторана. Глеб молчал, на меня не смотрел, только едва ощутимо поддерживал меня под локоть.
— Ничего путного. Обещала помочь, просила позвонить…
Я понимающе улыбнулась.
— Я же говорила… Никакого от неё толка.
— Женя!
Я примолкла.
Домой мы отправились на такси. Пока шли к стоянке, я переживала, что Глеб заартачится, начнёт бахвальничать, сам сядет за руль, а я ведь знаю, что выпил он сегодня не мало. Но он сам направился к такси, ведя меня за руку. В машине молчали. Сидели рядом на заднем сидении, смотрели в окна и молчали. Таксист рискнул включить радио, зазвучала какая-то песенка в стиле шансон, я начала ёрзать на сидении и вдруг заметила, что Мартынов улыбается, глядя в окно. Я легко стукнула его по руке, и он заулыбался шире. А когда вышли из машины у своего подъезда, ещё и напел мне эту самую песню, поддразнивая. Я толкнула его в бок.
— Хватит!
— Тебе не нравится?
— Нет.
— Ну, извини, 'Лунную сонату' я не умею.
— А 'Полёт шмеля'?
— Иногда мне хочется тебя задушить. Не знаешь почему?
Я кивнула.
— У тебя проблемы.
Глеб рассмеялся.
— Нет, это у тебя проблемы!
Смеясь, мы вошли в лифт, Мартынов дурачился, всерьёз принялся воспроизводить 'Полёт шмеля', причём свистом и на мои дальнейшие тычки не реагировал.
— Соседи милицию вызовут!
— Ну, подожди… Вот в этом месте я всегда сбиваюсь.
— Глеб! — Я стукнула его по плечу, когда Мартынов повернулся, чтобы отпереть дверь.
— Цыц. — Открыл дверь и втянул меня в квартиру. Я забарахталась рядом с ним в темноте, попыталась дотянуться до выключателя, и вдруг поняла, что Глебу-то это сделать намного проще, но он почему-то с места не двигается. Стоит совсем близко ко мне и только дышит тяжело. Моя рука замерла в воздухе, я осторожно сдвинулась в сторону, стараясь от Мартынова отступить, но прямо за моей спиной была захлопнувшаяся дверь. Темнота такая, что перед глазами круги разноцветные, а слышно лишь чужое дыхание да тиканье часов на стене. Ощущения такие, словно в невесомости паришь, всё кажется нереальным и оттого не опасным. Наверное, поэтому я и не отвернулась, когда Глеб ко мне наклонился. Его дыхание сначала коснулось моей щеки, потом обожгло шею, а в следующий момент я уже сама потянулась к нему.
Никогда раньше темнота меня так не волновала, не дразнила, не давала почувствовать вседозволенность. Я всё списывала именно на темноту. Я не видела Глеба, я его только чувствовала. Я отвечала на его поцелуй, сама его целовала, я не стукнула его по рукам, когда платье затрещало. Я слишком много выпила сегодня… Целый бокал вина, в которое явно что-то подмешали, иначе моё поведение не объяснишь.
Глеб вдруг прервал поцелуй, но зато навалился на меня, прижав к двери, и шепнул мне на ухо, словно кто-то мог нас услышать:
— Кажется, у нас обоих проблемы.
Это я и сама прекрасно понимала. Прижималась щекой к его плечу, таращилась в темноту и пыталась справить со срывающимся дыханием. Я поцелуй вспоминала, хотя нужно было бы к этому моменту уже остыть, включить мозги и Мартынова, со всеми его проблемами, из своей жизни выкинуть. Вот прямо сейчас. А я вместо этого провела ладонью по его плечу, пальцы сжались, сминая лёгкую ткань его пиджака, и я неожиданно услышала свой голос:
— Их нужно как-то решать.
Глеб потёрся носом о мою щёку и усмехнулся.
— Женька, ты когда напиться успела?
Я откинула голову назад, чтобы ему было удобнее меня целовать.
— Понятия не имею…
Ну что, теперь я самая настоящая изменница, подумалось мне на следующее утро. Глаза ещё открыть не успела, а угрызения совести уже дали о себе знать. И ведь что самое интересное, я даже не была удивлена, только стыдно было за себя. И что на меня нашло вчера? Ведь даже на алкоголь не спишешь…
Я уже довольно давно проснулась и теперь лежала, подложив под щёку ладонь, и изводила себя этими мыслями. Я изменила Димке. Захотела и изменила. Самое страшное слово — захотела. Захотела!
