маминому выражению. Старые тряпки, которые больше не в силах прикрывать незамысловатую суть: Вера – дочь убийцы…
И сама – убийца! Какими бы высокими словами о служении науке она ни прикрывалась, невозможно не признаться самой себе: она убивала. Пусть не затягивала петлю на шее, не втыкала нож в сердце – убивала еще гаже, еще подлей. Ей не приходилось возиться, закапывая трупы, – она действовала в условиях полной безнаказанности. Но разве это смягчающее обстоятельство?
Да, она не хотела убивать. Она действовала под влиянием отца, это он ее всему научил и, можно сказать, заставлял. Но она сама… Где она была при этом? Давно вроде бы не ребенок, взрослая женщина… Что она делала все это время? Убаюкивала свою совесть? Носила дорогие шмотки и украшения, жила в шикарном доме, ездила на иномарке, пользовалась всеми благами, которые ее папочка невидимым насосом выкачивал из посторонних людей?
Ложь! Повсюду – ложь! Каждая молекула ее жизни состоит из лжи!
Вера едва прислушивалась к отцовскому монологу, который журчал мимо ее сознания. Кажется, она даже что-то отвечала – бессмысленные ритуальные фразы, которые для отца служили доказательством, что дочь его по-прежнему слушается, что она остается ангелом Верочкой, готовой на все ради него. Кажется, потом она отключилась или уснула. Во всяком случае, Вера не помнила, как вышла из дома, как завела машину. Очнулась она лишь на дороге, едва не влепившись в бок зеленому «Рейнджроверу». Из джипа громыхнул трехэтажный мат, от которого все вдруг стало предельно отчетливо. Предельно просто и привычно. То, что произошло в отцовском кабинете, показалось невероятным видением – и прежняя благоразумная папина дочка Верочка не поколебалась бы ради собственного спокойствия счесть свои воспоминания сном наяву. Однако кольцо на пальце доказывало, что все произошло на самом деле. И этого уже не забыть. Не изменить. С этим придется как-то жить дальше. Впустить эту данность в свое сознание.
Мечта о любви, о Викторе растаяла, едва родившись. Разве она достойна Виктора? Разве смеет надеяться, что он откликнется на ее чувство, даже если удастся его спасти? Сначала – погубила, потом – спасла… Глупости, за это не любят! Не стоит рассчитывать, что Виктор останется хотя бы благодарен ей… Но, несмотря на это, она обязана вытащить его из трясины, в которую сама столкнула. А для этого необходимо честно во всем признаться. Даже если он ее возненавидит – пусть! Поделом ей! Она спасет Виктора не ради себя – ради него. И ни вздохом, ни слезой не выдаст, что ее заставило так поступить…
Машина уносила Веру вдоль по запруженному транспортом шоссе. Глаза ее были сухи. Руки не отрывались от руля. На среднем пальце растворяло нежнейшие золотые створки материнское кольцо. А грудь под синим шелковым платьем обжигали пергаментные свертки с волосами Виктора.
После разговора с дочерью Волковской без сил повалился в кресло. Из приоткрытого окна донесся шум отъезжающей машины. По тому, как резко она рванула с места, можно было догадаться, что Вера все еще раздражена, что в таком состоянии она способна наделать глупостей – но это его не слишком волновало… Точнее, его не волновала судьба Веры сама по себе. Его – опытного, постигшего все хитрости человечества и мироздания – беспокоило то, что этот досадный, дурацкий, лишний конфликт с дочерью – всего лишь один из признаков. Одно из свидетельств, что какие-то неведомые силы ополчились против него.
За последнее время случилось много мелких неприятностей, но была и глобальная неудача – с последним объектом. Этот мощный и казавшийся таким надежным источник энергии работал очень неровно, с перебоями, и это не могло не тревожить Волковского. Подобных случаев у него не было давно. В чем же причина? Неужели его отлаженная и выглядящая почти совершенной система дала сбой? Почему? Он не находил ответа. Может быть, дело в Вере, в ее небрежности? Или все еще хуже – его драгоценная доченька схалтурила нарочно? Он давно чуял, что с Верой происходит что-то неладное. То без причины задумчива, то не в меру придирчива… Конечно, Вере не хватает мужчины… Но разве это дает ей право предавать отца?
Не стоило связываться с ее матерью! Логика подсказывала: не надо! Он чувствовал, что не сможет все время скрывать свое дело, свой секрет; а женщин, которые согласились бы стать ему помощницами, ничтожно мало – и Лида не относилась к этой категории. Но, вопреки логике, он был пленен. Возвышенно, как в юности, пленен светло-русыми густыми волосами, тонкими запястьями, гордой посадкой головы… Только что в очередной раз омолодился, решил, что с возрастом пришла и свойственная ему острота чувств. В Лиде чудилось нечто родное, забытое и вдруг снова обретенное. Лишь спустя некоторое время Волковской догадался: она походила на женщин его рода, на любимых, столь рано утраченных сестер. В их честь он собирался назвать новорожденную дочь Любовью или Надеждой, но потом все же решил, что награждать ребенка именем тех, кто умер в юности от несчастного случая или сведя счеты с жизнью, будет дурным предзнаменованием. И выбрал для дочки самое милое и безопасное из трех имен святых сестер: Вера.
Как он был счастлив! Да-да, как ни смешно, счастлив! Обычно мужчины мечтают о сыновьях, потому что стремятся продолжить свой род в наследнике. Волковской был далек от подобных вещей, ведь с помощью своего открытия он сам мог жить так долго, как только пожелает, а значит, необходимость заботиться о продолжении дворянского рода отпадала. Зато дочь – о, куда полезнее для него оказалась дочь! Девочки обычно сильнее привязаны к отцам, нежели к матерям, об этом все говорят, вслед за немецким коллегой Фрейдом, присовокупляя, правда, к очевидному факту много надуманного и ненужного. Но психоанализ здесь ни при чем. Главное – если отец не разрушит эту нежную привязанность, в дальнейшем он будет иметь в лице подросшей дочери верную помощницу и преданного друга.
Это подтвердила практика. Вера оказалась очень полезна ему. Вдвоем стало значительно легче выполнять работу, все ее стороны, особенно те, которые были связаны со сбором информации об объекте и с непосредственными контактами с ним. Что и говорить, красивой женщине намного легче остаться наедине с мужчиной и усыпить его бдительность в прямом и переносном смысле. Все эти годы Верочка была ему замечательной помощницей. От природы мягкая, податливая, внушаемая, в результате правильного воспитания и грамотного воздействия на ее сознание она стала просто-таки идеальным инструментом в его руках. Он был уверен, что полностью подчинил дочь своему влиянию… Во всяком случае, был уверен до последнего времени. Что же случилось?
Неужели дело подпортила Лида? Он действительно не убивал ее намеренно, но сейчас жалел о том: надо было убить аккуратнее, продуманнее и, главное, раньше. Каким-то образом Лида, оказывается, все- таки успела заронить в сердце Веры семена любви к себе и ненависти к отцу. А может, постаралась теща? О, ведьма! Богомолка со сладенькой улыбочкой, чернее самых омерзительных деревенских ведьм! Что успела наговорить ей Лида? Что они вдвоем напели девочке? После смерти жены он предпринял все меры предосторожности. Для начала отправился в милицию, прихватив с собой записку, про которую кто угодно сказал бы, что она написана рукой Лиды – в числе навыков, которыми Волковской овладел за свою долгую жизнь, умение очень ловко подделывать чужие почерки занимало явно не последнее место. В записке сообщалось, что написавшая ее женщина просит у мужа прощения за то, что полюбила другого, уезжает вместе с ним и выражает надежду, что муж сумеет как следует позаботиться о дочке. Как Дмитрий и рассчитывал, в милиции не сочли записку достаточным основанием для того, чтобы объявить Лиду в розыск, но покинутый муж разыграл перед представителями власти целую сцену и вытребовал у них письменный документ об отказе. Впоследствии этот документ очень ему пригодился. Лиду, точнее ее тело, так и не нашли, во всяком случае, об этом не стало известно, но заподозрить в чем-либо ее любящего и так страдающего супруга, отца, на которого мать-кукушка бросила дочь-младшеклассницу, никому и в голову не пришло.
А дальше Волковской постарался обрубить все нити, связывавшие внучку с бабушкой. Дал в деревню телеграмму (их неграмотной теще всегда читала соседка), чтобы в этом году не ждали Лиду с Верой – якобы они на все лето уезжают гостить к знакомым, на море. А потом и вовсе переехал в Москву, специально не оставив никаких координат. Ему доставляло огромное удовольствие воображать себе, как старуха топает за четыре километра на почту, заказывает телефонный разговор с Ленинградом и вдруг узнаёт, что такие тут больше не живут, переехали, а куда – неизвестно. Расчет оказался верен – конечно, у темной деревенской бабки не хватило ума разыскать их в огромной столице, даже если и пыталась, то ничего не получилось. Непонятно только, каким образом несколько лет назад Веру разыскало извещение о ее смерти… Но это случилось много позже. А тогда, при переезде, Дмитрий стер у Веры из памяти большинство воспоминаний
