– Что с ними всеми потом стало? – спросил он требовательно и так громко, что парочка за соседним столиком обернулась на его голос.
Вера тяжело задышала, как будто была загнанной волчицей, а он – охотником, который подобрался слишком близко к ее логову:
– Что с ними стало? С кем что. Кто-то жив до сих пор, только пуст, бессилен и болен – как и те, кого он предал и бросил когда-то…
– Но я-то никого не бросал! – перебил Виктор. – Разве можно меня обвинять в том, о чем я и представления не имел?
А Вера меж тем безжалостно продолжала, не удостоив ответом его реплику:
– Кто-то совсем потерял себя, ушел из семьи, не понимающей, что происходит, стал бомжем. Кто-то сошел с ума и сам попал в клинику. А кто-то отправился на тот свет – как Клочков, фехтовальщик, или как твой знакомый, банкир Васильцов…
– Да, теперь многое становится понятно, – сказал сам себе Волошин. Это было странно, дико – но он верил ей. Каким-то особым чувством, находящимся вне привычного сознания, он понимал – Вера говорит правду. Все так и есть. Все существует на самом деле – и воздействие на людей, и перекачка энергии, и тот, кто все это придумал…
Воцарившееся молчание было на сей раз еще более длительным, будто напоенным грозой, насквозь пропитанным ожиданием бури. Виктор смотрел на русоволосую женщину, которая так долго занимала все его мысли, почти свела его с ума своей красотой и загадочностью – да нет же, не она, это все ее проклятые сигареты и обряды! – и нежданная, непрошеная ненависть разъедала его душу, как ржавчина.
– И как вы только еще живы с вашим Профессором, – изменившимся от этой ненависти голосом произнес он. – Погубили столько людей, искалечили столько судеб! Ты же и вправду – ведьма!..
Вера поежилась под его взглядом и вдруг совсем по-детски пожаловалась:
– Я боялась! Я и в самом деле боялась его, Виктор! И до сих пор боюсь! Мне становилось все страшнее рядом с ним, он хотел все большего, замахивался все на более сильных и влиятельных людей. Ему не нужны были слабые и никчемные, ничего не добившиеся в жизни жертвы – он хотел властвовать над теми, кто богат, счастлив, удачлив… Все это время я жила в страхе. Сначала боялась его, потом… вас. Профессор меня убеждал, что эти… ну, наши жертвы… плохие, недостойные люди… И я знала, что во многом он прав!..
– Плохие, недостойные – как красиво звучит! – снова повысил голос Виктор. – Так и каждый маньяк мнит себя спасителем человечества, которое он очищает от мусора… По-твоему, это Профессору решать, кто достоин жить, кто недостоин? Чем он тогда лучше тех, кто своих детей по крайней мере не убивает, а сдает в детдома?
Вера молчала, стиснув руки на коленях. Кольцо на среднем пальце больно впилось в плоть.
– Почему же я все еще жив? – внезапно спросил Волошин. – Почему я просто… болен, но все же не бомж, не безумный, не мертвец?
– А ты так и не понял почему? – Вера смотрела прямо на него, и он невольно отодвинулся от ее почти осязаемого пристального взгляда. – Я пожалела тебя, Виктор… Я все время делала что-то не так – чуть неправильно, чуть ошибочно, чуть не по схеме… Я изменяла обряд, и выкидывала свои сигареты, и говорила тебе много лишнего, и так надеялась, что ты о чем-нибудь спросишь меня, о чем-нибудь догадаешься! Мне пришлось встречаться с тобой повторно – так неправильно я сделала все в первую встречу, – но ты так и не догадался ни о чем, хотя я почти спасла тебя…
– Почему? – снова еле слышно спросил Виктор и мельком, с усмешкой, успел еще подумать: не слишком ли много «почему?» для одного вечера?
– Потому что ты… ты мне понравился. Только после встречи с тобой я по-настоящему задумалась о том, что мы делаем с чужой жизнью, – Верин голос стал нежным, почти умоляющим. – Ты все изменил… Я сначала сомневалась, не верила… А потом решила: это судьба…
Виктор усмехнулся. Наверное, по сценарию, который крутится сейчас в ее голове, решил он, я должен зарыдать от умиления и прямо здесь, в ресторане, заключить ее в объятия. Неужели она надеется на такую банальную мелодраматическую развязку? Неужели рассчитывает, что я так глуп, что поверю ей – после всего, что она только что рассказала?!
Они снова замолчали. Вера, потупив взгляд, играла чайной ложкой, а Виктор, не отрываясь, смотрел на нее и никак не мог понять, что творится в его душе. Как он совсем еще недавно любил эту женщину, как жаждал быть с ней или хотя бы даже просто увидеть ее, услышать ее голос! Как он искал ее по всей Москве!.. И вдруг она сама пришла к нему и рассказала о себе такое, что он понял – перед ним настоящее чудовище. Он был в ужасе от того, что услышал. Ее рассказ был так нелеп, так абсурден, что Волошин не поверил бы ни единому слову, если бы сам не был действующим лицом этого рассказа.
Все части головоломки – или почти все – сложились в сознании вместе, и он понял все, что только мог понять сейчас своим горячечным, измученным от обилия информации сознанием. Но что ему теперь было делать с решением? Как дальше жить? И как быть с Верой, со своими еще не угасшими, как ни неприятно в этом признаваться, чувствами к ней? Почти не владея собой, он изо всех сил стукнул кулаком по столу, вызвав недоуменные взгляды отдыхающей респектабельной публики, и закричал так громко, что официант на всякий случай подошел к их столику поближе:
– Да зачем же ты связалась со своим Профессором!.. Кто он тебе – муж, любовник, начальник? – продолжал преследовать ее вопросами Виктор. – Где он живет, работает? Как его зовут? Вера, почему ты молчишь? Ты понимаешь, что его нужно остановить? Твой уход от него ничего не изменит: для такой работы он найдет другую…
– Понимаю! – взвыла вдруг Вера с такой силой, что Виктор отшатнулся, а взоры посетителей ресторана в который уж раз обратились к ним. – Теперь я все понимаю, – убежденно повторила она уже тише, почти шепотом.
Вера обхватила себя за плечи. Слезы потекли по ее щекам.
– Мамочка, – надрывно повторяла она, – мамочка, мамочка… Ну почему, почему… Почему?!
Он попытался успокоительно похлопать ее по руке. Она резко отстранилась:
– Я же пришла спасти тебя, как ты не понимаешь? Чем бы мне это ни грозило, я только и думала о том, что должна тебя спасти… Я о тебе думала с того вечера в «Зеленой двери»! Пусть это было наваждение, пусть что угодно, но ты никогда не был для меня тем же, что другие. Нет! Ты особенный… Ты единственный! Я ведь для тебя… ради тебя…
– У вас все в порядке? – озабоченно спросил администратор, приблизившись к их столику.
– Да, – отмахнулся Виктор. – Мы уже уходим. Принесите счет, пожалуйста.
Волошин и сам не мог вспомнить потом, как так случилось, что, выйдя из ресторана, они отправились к нему домой. Может, он принял это решение в тот миг, когда Вера, оступившись на скользких ступенях, по- детски ухватилась за него рукой и он машинально обнял ее? Так или иначе они вместе добрели до его дома, и Вера молча и покорно, будто никакое иное развитие событий и не мыслилось ею, поднялась следом за ним в его квартиру. Уселась напротив него на кухне и даже не попыталась на этот раз взять инициативу на себя, не кокетничая и не играя больше, усталым жестом приняла из его рук чашку кофе и стала греть о нее ладони, словно пришла с мороза, хотя осенний вечер не был таким уж холодным.
– Вера, кто этот человек? – решительно повторил Виктор свой вопрос, который так и остался без ответа. – Как ты вообще попала в эту историю, как он сумел заставить тебя жить в этом кошмаре?!
Ее ответ был простым и коротким – таким же, как и ее привычный жест: взмах руки, летящие назад светлые волосы, упрямый поворот головы:
– У меня просто не было выбора, Виктор. Он мой отец…
Они снова сидели на его кухне, как тогда, в первый вечер знакомства. Шло время, ночь уже давно вступила в свои права, но ни он, ни она не думали об этом.
– Неужели ничего нельзя было поделать? – в сотый раз спрашивал Волошин, затягиваясь сигаретой, вкуса которой не ощущал. – Неужели никто не мог забрать тебя оттуда, оградить тебя от этого… отца? И даже если нет – почему ты сама так легко поддалась его влиянию?
Вера горько усмехнулась, посмотрела сквозь него сухими глазами и ответила так, словно ничего проще и естественней не могло и быть:
– Ты, видно, не понимаешь, Виктор. Он мой отец! Мама умерла очень рано, мне не было еще и десяти;
