дешевым листком бумаги с надписью «Готовься расстаться с жизнью через тридцать ночей, или верни то, что тебе не принадлежит». — Кто-то воспользовался моим положением, и… — она осеклась и взглянула на меня испуганно.
А я застыла, как громом пораженная. Кусочки мозаики сложились, наконец, в цельную картину.
— Абигейл… — в горле у меня пересохло. — Это вы написали самую первую записку?
— Нет, — откликнулась герцогиня слишком поспешно и яро. — Нет, конечно, нет, что за глупости! — и она рассмеялась сухим, ломким смехом, похожим на шелест старой бумаги.
— Это вы ее написали, — произнесла я уже увереннее и поймала ее взгляд. — Самую первую, конечно же… Кому еще! Абигейл, я права?
С минуту мы сверлили друг друга взглядами — обе взволнованные, разрумянившиеся от кофейного ликера, упрямо поджимающие губы. А потом Абигейл вдруг вздохнула — и расправила плечи, словно сбросив тяжкий, пригибающий к земле груз.
— Да, — с торжествующим блеском в глазах произнесла она. — Все верно, Виржиния. Первые записки я отправляла себе сама.
— Но почему? — от неожиданности у меня перехватило дыхание, и заполошно забилось сердце. Одно дело — смутные предположения, и совсем другое — открытые признания. Мысль о том, что Абигейл может писать себе угрозы сама, давно бродила на задворках моего разума, но я всегда гнала ее прочь, как гонят от парадных ворот немытых попрошаек и торговцев крадеными побрякушками. — Просто затем, чтобы привлечь к себе внимание сыновей?
— Просто? — уголки губ Абигейл дрогнули и опустились. — Милая, сыновья — самое дорогое, что у меня есть. В них смысл моей жизни, единственная причина существования… «Просто внимание!» Я люблю их всем сердцем, так представь, каково мне было ежедневно слышать от них только «доброе утро, леди Абигейл» или «мы сожалеем, леди Абигейл», когда они что-нибудь натворят? Говорят, как с чужой, с посторонней. О, небеса, Виржиния, как я в эти моменты завидовала своей собственной горничной, которую ее дочь называет «матушка» — с такой нежностью, с такой любовью! — герцогиня захлебнулась глотком воздуха, и отвернулась, прикусывая губу едва ли не до крови. — Со своими страхами, и надеждами, и потаенными желаниями — со всем они бежали к этому Фаулеру, чтоб ему пусто было! И даже после той истории… той… — Абигейл замялась, а я благоразумно не стала объяснять ей, что уже знаю, о какой истории пойдет речь. — Неважно, словом, после выходки, едва не погубившей моих мальчиков, они приняли его сторону, а не мою, я поняла, что пора действовать решительно. Нужно было поставить вопрос ребром — или его жизнь, или моя. И знаете, что, Виржиния? Мальчики выбрали меня, — победно заключила она. — В тот вечер, когда я показала им первую записку, они побледнели и впервые за два года обратились мне просто «мама», без всяких «леди». Может, это не слишком соответствует этикету, но зато я почувствовала, что мои мальчики все еще любят меня…
Абигейл все-таки расплакалась. Я не мешала ей изливать чувства в слезах. Мне ли не знать, каково это — видеть, как близкий, дорогой человек отгораживается стеной из этикета. Больней всего бьет даже не ненависть, а равнодушие и спокойная уверенность, что ты не поймешь
И не придется ли теперь Абигейл заплатить слишком высокую цену за мгновение счастья? Ведь любая ложь возвращается и бьет наотмашь, даже ложь во благо…
— Вы ведь не рассказали «гусям», что сами написали первые угрозы? — тихо предположила я, когда слезы у герцогини иссякли.
— Нет, — она шумно шмыгнула носом, как герцогиням делать совсем не полагается. — Такое не утаишь. Узнал один — узнали все. Как я буду смотреть в глаза Кристиану и Даниэлю после этого? Мои мальчики не из тех, кто прощает обман.
Я подавила раздраженный вздох. Конечно, отношения в семье — дело Абигейл, но как же мне отвратительны были попытки построить домашний уют на лжи! Слишком хрупок этот фундамент. Одно неверное слово — и все превратится в руины.
И горе тем, кого они погребут под собой.
— Тогда не стоит ждать, что «гуси» найдут автора настоящих угроз.
— Знаю. Я надеялась, что они хотя бы его спугнут, — призналась герцогиня и зябко потянула на плечи сползшую накидку. — Но он как будто насмехается. Записки стали появляться чаще, да еще эти карточки со словом «ложь»… Виржиния, не будь я уверена точно, что Кристиан и Даниэль — родные дети Стефана, то решила бы, что меня преследует призрак Рут Дагворт. Но в чистоте крови моих сыновей сомневаться не приходится, — взгляд Абигейл стал печальным. — Стефан долгое время был для меня всем. Я и подумать не могла о том, чтобы взглянуть на кого-то другого. А уж изменять… — она скривилась. — Но слишком много совпадений. Сначала появляются записки с угрозами, потом в моей деловой корреспонденции оказывается старинное письмо графа Джона Дагворта, потом Даниэль приносит мне семейные хроники, которые якобы свалились на него с верхней полки в библиотеке… Впору поверить в мистику. Но вряд ли бы дух ошибся бы, верно, Виржиния?
Я с готовностью согласилась — еще бы, никто никогда не слышал о том, чтобы потусторонние существа ошибались. Ни в одной сказке не было подобного. А потом я спросила:
— А кто еще знал, что вам приходят записки? Ваши, я имею в виду, Абигейл. Ведь угрожать мог лишь тот человек, который был курсе происходящего.
— Фаулер точно знал все, — нахмурилась герцогиня. — Но не только он, увы. Лучше я составлю список. А ведь это хорошая мысль, Виржиния. Странно, что она не пришла в голову детективам.
— Они не обладают теми же сведениями, что и я.
— И то верно.
Некоторое время мы потратили на составление и обсуждение списка. Абигейл внесла в него девять фамилий, а затем, подумав, размашисто приписала внизу общее — «прислуга». Фактически это означало, что узнать об угрозах мог любой, достаточно было сунуть какой-нибудь горничной два-три рейна.
Я-то надеялась, что круг подозреваемых сузится, но теперь… Впрочем, наверняка Эллис углядит нечто, прошедшее мимо моего внимания. На то он и лучший детектив Бромли, а то и всей Аксонии.
— Ах, да, Абигейл, — спохватилась я уже перед тем, как покинуть комнаты герцогини. — Не могли бы вы одолжить мне своих трав для легкого сна прямо сейчас, а не посылать со слугами? Не думаю, что успокоюсь сама после таких волнений…
— О, да, конечно, — кивнула Абигейл и прошла в спальню, чтобы спустя минуту вернуться с маленьким шелковым мешочком. — Просто заваривайте их и пейте на ночь. Как обычный чай… Доброй ночи, Виржиния, — она запнулась и добавила тихо: — И спасибо вам, что выслушали меня.
— Для того и нужны подруги, Абигейл, — улыбнулась я, стараясь вложить в простое движение губ всю ту доброту и нежность, которые испытывала к осунувшейся от переживаний, уже немолодой женщине, взвалившей на себя непосильную ношу управления целым герцогством. — Спокойных вам снов.
До своих комнат я добиралась зевая на ходу. После разговора с Абигейл померкли даже неприятные впечатления от спиритического сеанса, зато навалилась смертельная усталость. Сил едва хватило на то, чтобы протереть лицо полотенцем, смоченным в воде с розовой эссенцией. В кои-то веки я разоблачалась, не пренебрегая помощью Магды. Письмо для Элисса, обдумывание произошедшего с медиумом, захваченные по наитию травы герцогини — все это отошло на второй план.
…И уже засыпая, я вспомнила, что так и не спросила Абигейл о незнакомке в черном платье, примерещившейся мне на сеансе.
Неважно.
Подумаю об этом наутро.
Наверное…
Однако рассвет принес новые известия. Увы, неприятные. Абигейл так и не спустилась к завтраку;
