движения поезда, пошел дальше.
На душе было мерзко. Сейчас, устав от человеческой подлости и низости, ему хотелось лишь одного — бросить все и уйти в лес с его сладкими запахами и волнующими своим великолепием видами. Только там, вдалеке от всего мирского, он смог бы почувствовать себя счастливым.
Захлопнув за собой дверь купе, и закрывшись на замок, он откинулся на мягком диванчике и прикрыл глаза. Он вспоминал свою берегиню, когда вновь почувствовал тот же пронизывающий взгляд, что и на вокзале. Раскрыв глаза, он испуганно оглянулся по сторонам. Конечно, вокруг никого не было.
— Что-то нервы у меня совсем расшалились, — сказал он вслух. — Надо сегодня лечь пораньше.
Бросив случайный взгляд на окно, он замер в оцепенении. С той стороны стекла на него смотрела… берегиня. Длинные волосы развивались по ветру, тонкие длинные пальцы держались за рамы. Она грустно улыбалась, а по ее прекрасному лицу лились слезы.
— Господи! — прошептал он. — Как же это возможно?
Николай подбежал к окну и с силой рванул его вниз, но оно не поддалось. Тогда он прильнул лицом к гладкой стеклянной поверхности и прошептал:
— Я сейчас. Подожди меня немного.
Берегиня недоумевающее посмотрела на него и, словно поняв, что он ей только что сказал, закачала головой, ротик ее растянулся в безмолвном крике: не надо.
Но Николай уже этого не видел. Распахнув дверь купе, он вновь наткнулся на свою соседку. Она подняла руку, чтобы постучать в его дверь, но так и не успела этого сделать.
— Это опять я, — замерла она с поднятой рукой. — Наверное, я вас замучила своей навязчивостью, но так не хочется коротать этот вечер одной.
Хмуро посмотрев на нее, он грубо оттолкнул женщину и побежал в тамбур.
Дверь поддалась почти сразу, порыв свежего ветра ударил ему в лицо. Спустившись на одну ступеньку, он громко отчаянно закричал:
— Где же ты?
— Я здесь, — словно эхом отозвался девичий голос. Он начал озираться по сторонам, но так никого и не увидел.
— Что вы делаете! — раздался сзади знакомый голос.
Николай оглянулся. Последнее, что он увидел, было испуганное лицо Нины. Руки резко ослабли, словно кто-то высосал из них последнюю силу, он перестал чувствовать свое тело, ветер засвистел в голове. Он еще цеплялся за поручни, из последних сил стараясь удержать себя на покатой железной ступени, но уже понимал, что никуда ему не деться от этого темного живого лесного массива, он звал его устами прекрасной берегини. И он пошел на зов.
Время от времени беспамятство отпускало его из своих цепких объятий. И всякий раз он видел ее, взволнованную, напуганную, склонившуюся над ним. Она что-то говорила, но он не мог разобрать слов. Он пытался улыбнуться, но сил не хватало даже на это. 'Наверное, я в раю', — думал он и вновь впадал в небытие. Казалось, что прошла целая вечность, наполненная странными вытянутыми фигурами, протяжными, воющими звуками, темной вязкой бездной, засасывающей его все глубже и глубже. Иногда ему удавалось из нее вырваться, и тогда нестерпимая головная боль обрушивалась на него всей своей дикой всепоглощающей мощью. Спасало лишь одно — ее прекрасный образ, не покидавший его ни на минуту.
И все-таки он пришел в себя. Однажды он раскрыл ставшие ясными глаза, глубоко вдохнул пьянящий запах леса и резко сел на своем ложе. С удивлением обнаружив, что находится в небольшой деревенской избушке, но вышел наружу.
Вокруг никого не было, только один лес. Брусчатая заимка одиноко стояла в центре поляны, ярко полыхающей огоньками. Он зажмурился от яркого солнечного света и оранжевых отблесков лесных цветов. Птичье разноголосье радостно оглашало тайгу. Недалеко неожиданно вздрогнул и вновь замер кустарник. Николай подошел поближе, чтобы выяснить, что или кто привел его в движение. Наклонившись вниз, он наткнулся на чей-то испуганный взгляд, два темных глаза смотрели на него сквозь листву. Николай попытался раздвинуть кустики, что привело непонятное существо в панику. Оттолкнувшись на задних лапках, он прыгнул вперед и дал стрекоча.
— Зайчонок! — обрадовался Николай и громко раскатисто засмеялся вслед удаляющемуся зверьку.
— Зачем ты встал? — услышал он нежный голосок, звенящий от возмущения.
— Тебя искал, — не глядя, узнав его обладательницу, Николай улыбнулся и посмотрел на нее.
— Меня? — удивилась она, так и замерев с приоткрытым ротиком.
— Кого же еще? — пожал он плечами. — Мне больше никто не нужен.
— Ты еще слишком слаб, чтобы ходить, — опустила блестящие глаза берегиня. — Тебе нужно лежать и пить травяные настои. У тебя была сильно разбита голова, ты почти не дышал и…
— И что? — посмотрел на нее в упор Николай. — Ты боялась за меня, переживала? Я помню, как ты склонялась надо мной, что-то шептала, вливала мне в рот какую-то нестерпимо горькую жидкость. Спасибо! Если бы не ты, то я бы умер.
— Тогда бы умерла и я, — посмотрела она на него нежно. — Зачем ты выпрыгнул из поезда?
— Потому что ты звала меня, — не отрываясь от ее глаз, он подошел к ней поближе. — Потому что еще тогда, на кладбище, я понял, что мне будет нестерпимо плохо без тебя.
— Но я не звала тебя, — покачала она головой. — Мне просто нужно было посмотреть на тебя в последний раз, чтобы навсегда сохранить твой образ в своей памяти.
— Я слышал твой зов, и не смог отказать такой прекрасной девушке.
— Ты считаешь меня прекрасной? — чуть покраснела она.
— Никого красивее тебя я в своей жизни не видел, — серьезно ответил он.
Николай подошел совсем близко к берегине, взял ее за тонкие прохладные запястья и поднес их к губам. Ее ручки были совсем белые, почти прозрачные, ни венки, ни царапинки — идеально чистая гладкая кожа. Он нежно поцеловал девушку в ладошку и прижал ее к своему сердцу.
— Теперь оно принадлежит тебе, — подняв на нее взгляд, сказал он. — Скажи мне только, кто ты, как тебя зовут, откуда ты?
— Говорила уже тебе, что я — берегиня, — выхватив у него ладошку и нахмурив тонкие бровки, недовольно проговорила она. — Меня Рябинушкой зовут. Я охраняю леса, озера — все живое, что здесь есть.
— Животных и птиц ты имеешь в виду? Ты охраняешь их от охотников?
— Где же ты здесь охотников видишь? — прыснула берегиня. — Сюда люди почти не забредают. Очень редко, если только заблудятся. А охраняем мы не только животных и птиц, но и тайгу, и воду.
— От кого? — не понял Николай.
— От высыхания, от лесных пожаров, от ведьм… — начала перечислять Рябинушка.
— У вас тут еще и ведьмы есть? — удивился он.
— К сожалению, — вздохнула берегиня. — И они наносят лесу самый страшный вред. То костры после своего шабаша не потушат и огонь сжирает живые деревца и травку, то у зайчика или у белочки кровь пускают, чтобы колдовство подействовало. Злые они, никого им не жалко. Мы потом плачем, плачем, а чего толку? Замученному зверьку или изувеченному дереву уже не поможешь.
— Ты все время говоришь — мы, — переспросил Николай. — Вас, берегинь, много?
— Достаточно, — улыбнулась она. — Чтобы матушку нашу от неприятностей уберечь, сил одной берегини не хватит.
— Понятно, — кивнул он, хотя ничего понятно ему не было. — И где вы живете?
— Наш дом — это лес, — подняла она на него свой лучистый взгляд. — Он нас и обогреет, и накормит, и спать уложит. Лесная моховая перина — самая мягкая и душистая, древесная листва — самая теплая и нежная.
— А как же зимой? Сибирский мороз суровый.
— Зимой мы спим. Матушке в это время ничего не угрожает, поэтому мы за нее спокойны. Зверятам только тяжело без нас. Никто их от хищников не защитит, сытное место не укажет. Но ничего не поделаешь.
