— Ничего не донесет, нечего доносить, — убеждал Рутилов.
— Или отравит, — боязливо шептал Передонов (с. 27).
Передонов угрюмо взглянул на нее, и сказал сердито:
— Нюхаю, не подсыпано ли яду.
— Да что ты, Ардальон Борисыч! — испуганно сказала Варвара. — Господь с тобой. С чего ты это выдумал?
— Омегу набуровила! — ворчал он.
— Что мне за корысть травить тебя, — убеждала Варвара, — полно тебе петрушку валять.
Передонов еще долго нюхал, наконец успокоился и сказал:
— Уж если яд, так тяжелый запах непременно услышишь, только поближе нюхнуть, в самый пар (с. 36).
«Еще подсыплет чего-нибудь», — подумал он (с. 40).
Мурин громко крикнул:
— Пли!
И прицелился в Передонова кием. Передонов крикнул от страха, и присел. В его голове мелькнула глупая мысль, что Мурин хочет его застрелить (с. 53).
А еще на кухне подсыплют ему яду, — Варя со злости подкупит кухарку (с. 59).
Верига подвинул Передонову ящик с сигарами. Передонов побоялся взять и отказался (с. 103).
Тоскливо было на душе у Передонова. Володин все не пристроен— смотри за ним в оба, не снюхался бы с Варварою. <…> У нее есть родня в Петербурге: напишет, и, пожалуй навредит (с. 153).
Таких цветов, вспомнил Передонов, много в их саду. И какое у них страшное название. Может быть, они ядовиты. Вот, возьмет их Варвара, нарвет целый пук, заварит вместо чаю и отравит его, — потом уж когда бумага придет, — отравит, чтоб подменить его Володиным. Может быть, они уже условились. Недаром же он знает, как называется этот цветок (с. 153).
«Еще отравят, — подумал он. — Отравить-то всегда легче, — сам выпьешь, и не заметишь, яд сладкий бывает, а домой приедешь, и ноги протянешь» (с. 182).
Передонову кажется, что все над ним смеются: «Надо мной смеетесь?»— спросил он (с. 34). Ему кажется, что сама природа за ним наблюдает: «А вокруг спустилась ночь, тихая шуршащая зловещими подходами и пошептами. <…> В глубине двора подозрительно шептались о чем-то деревья рутиловского сада. Передонов уже начал бояться что, пока он тут стоит, на него нападут и ограбят, а то так и убьют. Он прижался к самой стене, в тень, чтобы его не видели, и робко ждал» (с. 57).
«Все предметы за тьмою странно и неожиданно таились, словно в них просыпалась иная, ночная жизнь, непонятная для человека, и враждебная ему. Передонов тихо шел по улицам, и бормотал:
— Ничего не выследишь. Не на худое иду. Я, брат, о пользе службы забочусь. Так-то (с. 177).
Во рву на улице, в траве под забором, может быть кто-нибудь прячется, вдруг выскочат и укокошат. И тоскливо стало Передонову (с. 60).
Передонов болезненно боится полицейских — городовых и жандармов, так как ему кажется, что на него донесут из-за того, что он у себя в доме держит Писарева (не забудем, что этот безумный монстр — учитель русского языка и литературы!):
— А Наташка-то наша, — сообщила Варвара, — от нас прямо к жандармскому поступила.
Передонов вздрогнул, и лицо его выразило ужас (с. 65).
На углу двух улиц он встретил жандармского штаб-офицера. Неприятная встреча! (с. 74)
В воротах, распахнутых настежь, попался Передонову городовой, — встреча, наводившая в последние дни на него уныние. <…> Грязно было на дворе (с. 112).
Передонов не выносил, когда на него пристально смотрели:
— Чего вы на меня глазеете? — грубо спросил он. — На мне узоров нет. Или вы сглазить меня хотите? (с. 80)
В классе Крамаренко смотрел на Передонова в упор, и улыбался, и это еще более страшило Передонова (с. 190).
